— Найти бы, кто это сделал, — сказал он. — Кто убил их.

— Я думаю, они живы, — сказал Филлион, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Мы найдем их!

Лишь когда солнце опустилось за вершину холма, они двинулись в обратный путь. Бойко стрекотали цикады, словно стремились рассказать Тилону о случившемся. Рядом с прихрамывающим Тилоном, поддерживая его, шагал Филлкон, и за обоими тянулись огромные вечерние тени.

— Постоим немного, — сказал Тилон и сошел с дороги на обочину. Тени от деревьев и кустарника, вытягиваясь, слились в одно серое полотнище. Свежее морское дыхание доносило сюда запах йода, гниющих водорослей.

А может, все это приснилось ему: и далекая родина — Спарта, и безжалостный ирен, и олимпийский триумф, и тоненькая молчаливая девушка, и ее отец?

Тилон уронил тяжелый сверток и долго стоял, глядя в небо, на котором начали проступать первые звезды.

ПРОЗРЕНИЕ

Эта история воссоздана на основании отрывочных заметок советского специалиста, который работал в маленькой буржуазной стране Оливии в рамках ООН во время описываемых событий.

В это время в Оливии возникла прогрессивная студенческая организация, которая впоследствии объединилась с демократическим рабочим движением, направленным против всесилия капиталистических монополий. В частности, мощная североамериканская компания «Уэстерн» пыталась крупное научное открытие, сделанное ведущим физиком страны, использовать в своих корыстных целях, для создания оружия массового уничтожения.

* * *

Свою нерасторжимую связь с внешним миром Люсинда начала осознавать еще на пороге своего сознания, в раннем детстве. Информация из этого столь же загадочного, сколь и манящего мира, стекалась к ней из самых разных источников, подобно сотням ручейков. Это были и видеограммы, и книги, и сферофильмы, и беседы с ее создателями, и многое, многое другое.

Быть может, слова «раннее детство» и не очень подходили к Люсинде, но так уж повелось: с самого начала конструкторы говорили об уникальном своем создании как о живом человеке. И не только потому, что впервые в истории биокибернетики машине удалось привить человеческие эмоции, которые с течением времени эволюционировали в сторону совершенствования. Манера восприятия внешнего мира Люсиндой во многом походила на человеческую.

Короче, нужно ли удивляться тому, что Люсинда была не только детищем Ядерного центра Оливии, но и его гордостью? Авторитет Люсинды был непререкаем: ни разу за время работы она не впала в ошибку, ни разу не выдала неверного либо просто сомнительного решения.

Чаще всех вел с ней беседы руководитель Центра бледный человек с клиновидной бородкой, — сотрудники называли его между собой Гугенотом. По вечерам он садился перед переговорной мембраной — по экранам Люсинды, по контурам ее каждый раз при этом пробегала еле уловимая рябь волнения — и рассказывал, на сколько за день продвинулась работа по расщеплению кварков.

— Боюсь, что твою работу другие сумеют обратить во зло, — заметила однажды Люсинда.

— В Ядерном умеют хранить государственные тайны, — возразил ее собеседник, но тень сомнения пробежала по его лицу, что не укрылось от наблюдательных анализаторов Люсинды.

О Люсинде в столице, да и по всей Оливии ходили легенды. Говорили, что в Ядерном, там, за семью печатями, имеется монстр — некая белковая машина. Она, мол, вобрала в себя столько познаний, что ни одному из мудрецов не под силу.