Ни копейки не потратив на то, чтобы хотя бы хлеба кому-то купить.
Всему научат. Как пол мыть. Как борщ варить. Как правильно пылесосить. Как рационально белье гладить. Как деньги зарабатывать. Как удобнее тяжести носить. Как за больным ухаживать. Как помогать кому-то.
И все это расскажут, не вставая с дивана. Или стоя рядом с банкой напитка…
В детстве еще я прочитала рассказ про Новый год в блокадном Ленинграде.
Про мальчика, у которого умирал от голода друг. А школьникам выдали приглашение на елку – старались хоть как-то смягчить ужасы голода и холода. И все равно устроить детям елку с Дедом Морозом, представлением, каким-то угощением, скудным, но угощением…
Друг уже не мог ходить, он слег от голода. Он свое приглашение отдал мальчику, чтобы тот принес с праздника что-нибудь съестное. Там обязательно что-нибудь дадут вкусное, это же праздник. Говорят, ребятам из соседней школы давали котлету! Настоящую маленькую котлету давали!
И этот маленький школьник побрел по ледяным нечищеным улицам на елку с баночкой. Тогда многие ходили с баночками туда, где можно было получить хоть немного еды. Баночка – это любовь, дружба, долг. В баночке несли домой несколько ложек жидкого супа, каши, чтобы поделить. Профессор Яров пишет в своей уже современной книге: пока могли делиться, была надежда. Еще мог выжить тот, кто мог делиться. Такой вот парадокс…
Ну вот, мальчик пришел на елку. Голодные истощенные дети пытались радоваться, но на самом деле все ждали угощения. Еду. И после представления дали подарки: два печенья, кусочек хлеба, пару ложек каши и котлету. Но только одну. По второму приглашению, по приглашению друга, котлету не дали. Сказали: не положено. Дают тем, кто пришел.
И этот голодный слабый мальчик свою котлету есть не стал, положил в баночку и другу отнес. Кто знает, каких трудов ему стоило отдать свое угощение, отдать скудную еду, сложить в баночку и нести по темной ледяной улице… Он колебался, он преодолевал себя, все вокруг ели угощение, – но он боялся, что друг подумает: он съел его порцию. Его подарок. Понимаете?
И он свое жалкое и спасительное угощение не съел, отнес, шатаясь от голода, во тьме и холоде блокады. Чтобы друг не подумал. Отдал свое.
Это самый страшный и самый великий детский рассказ про блокаду. И про Новый год в смертное время – его так и называли: «смертное время». И друг мальчика умер от голода, как тысячи других людей… А память осталась. Она навсегда останется. Память о баночках, в которых несли «угощение» другим, умирая от голода. Такие были тогда новогодние подарки…
И надо помнить об этом, каждый Новый год вспоминать, когда мы готовим угощение и покупаем подарки близким. Я всю жизнь эту историю помню, всегда. И рассказываю вам для того, чтобы мы про баночку не забывали. И не забывали дать что-то тем, у кого нет. Потому что мы люди. И это – дар в память о тех, кто вот так встречал Новый год когда-то. И благодаря кому мы живем, радуемся, наряжаем елку, накрываем на стол…
Главное, не забывать про баночку. И класть туда столько, сколько можем для других…
Почти даром
Давным-давно в другой жаркой стране мы зашли в маленький магазинчик.
Там разные безделушки продавались и немножко ювелирных изделий. Плохого качества, честно говоря. И сам магазинчик был размером с телефонную будку, в которой жил Чебурашка.
Ну вот, а среди всякого барахла на витрине лежат золотые часы. Карманные золотые часы, потертые, старинные. Цифра есть, насколько помню: «1912». Этим часам сто лет! И название есть: «Лонжин».
И рядом ярлычок с ценой. Если перевести в доллары или рубли, совсем немного за старинный золотой хронометр. Очень немного. Почти даром.
Но брат не стал покупать часы. Во-первых, денег с собой было мало. |