— А это значит, что вы уже успели помолодеть, — громко расхохотался Бизонтен.

Но старик, глядя на младенца, твердил:

— Совсем спятили! Совсем спятили!

— Да нет, — заметил Бизонтен, — вовсе вы не сумасшедшие, вы счастливые. По-настоящему сумасшедшая — это Мари.

И, повернувшись к ней, сказал:

— Тебе всех детей подавай. Хотел бы я знать, как там Леонтина в такой толкучке?

Мари побледнела как полотно, но Бизонтен, прижав ее к себе, проговорил:

— Нет, дорогая, не бойся, прежде чем заняться тобой, я передал Леонтину Пьеру. Но теперь ты сама видишь, какая ты! Разве я не прав, говоря, что ты у нас малость того!

45

Когда они добрались до Рыночной площади, волнение достигло полного накала. За Блонделем пришли четверо вооруженных стражников под началом сержанта. Толпа наседала на них, вопила, что это позор, пусть немедленно освободят лекаря. В мгновение ока Бизонтен оценил создавшееся положение и сказал Мари:

— Беги скорее к Жоттерану. Скажешь ему, что Блонделя забрали. А сам он пускай тут же отправится к их старейшине.

— А как же ты? — испугалась Мари и вцепилась ему в руку. — А как же дети?

— Их приведет домой Пьер. А со мной ничего худого не случится. Беги быстрее.

Он с минуту смотрел ей вслед, потом, усердно работая коленями и локтями, бросился в самую гущу толпы. Все сильнее бурлила толпа между прилавками. Торговцы, согнувшись чуть ли не вдвое, с трудом удерживали деревянные лавки, чтобы их не опрокинули. Несколько корзин с фруктами уже перевернули вверх дном, румяные яблоки раскатились по земле и хрустели под ногами.

— Все пропало! — вопила какая-то здоровенная бабища.

— Люди совсем с ума посходили.

— Пускай посходили, да зато детей спасают.

— А кто за мои яблоки мне заплатит?

— И я не продал, но плевать мне на это. Раз в жизни такое зрелище увидишь, это дороже всего.

— У этого лекаря глаза совсем безумные.

— Небось папист какой-нибудь?

— Вот и нет. Уж поверь мне — он святой.

За исключением небольшой кучки торговцев, больше всего на свете дороживших своей выручкой, остальные, казалось, были полностью на стороне Блонделя. Люди негодовали — как это посмели забрать в тюрьму такого человека, требовали, чтобы сюда немедленно явились члены магистрата. С трудом расталкивая людей, Бизонтен добрался до того угла площади, где стражники схватили Блонделя. Он был пленником стражников, но и их в свою очередь взяла в плен толпа, все сильнее и сильнее нажимали на них, все чаще и чаще раздавались угрозы. Наконец по толпе прошло легкое движение, точно ручеек пробил себе извилистый путь в этом озере ярости. Все головы повернулись в сторону Ратуши, и снова раздались крики:

— Смотрите, смотрите — члены магистрата.

— И сам старейшина тоже.

— С ними плотник мастер Жоттеран разговаривает.

Людской гомон поутих. Подтягиваясь на руках, цепляясь за плечи соседей, Бизонтен наконец-то разглядел черные одеяния членов магистрата и алую шляпу мастера Жоттерана. Воспользовавшись этой короткой минутой относительного затишья, Блондель вскарабкался на ближайший подоконник и, держась рукой за прутья решетки, снова заговорил:

— Друзья мои, выслушайте меня! Выслушайте то, что я хочу вам сказать!

— Тсс, — разнеслось по всей площади, толпу снова покорила колдовская сила этого голоса и этого взгляда. Воцарилось молчание.

— Раз вы желаете мне помочь, я хочу задать вам лишь один вопрос, и ответьте мне на него только да или нет… Хотите ли вы, чтобы ваш город стал первым приютом для исстрадавшихся детей?

От единодушного «да» задребезжали стекла домов на всей площади, и крик этот вознесся в безоблачное небо.