– Моей собственностью, – поправила она спокойно. – Вы могли бы не стесняться.

– Моей собственностью, – сухо повторил он.

Они ссорились из-за его щедрости. Не сошла ли она с ума? «Даже если по прошествии этой недели вы никогда больше меня не увидите». Ее охватил страх.

– Сегодня будут танцы, – сказал он после недолгого, полного взаимной обиды молчания, резко меняя тему разговора. – Всем захочется танцевать с вами – Рексу, его брату, Бэрду, Нэту, Идену. Но вальс танцевать с вами буду я. Первый вальс после ужина. Вы оставите его за мной.

– Это приказание, милорд?

– Ей-богу, это приказание! – Голос его звучал слегка раздраженно, но он взглянул на нее искоса. Она смотрела на него с улыбкой. Это у них случалось нередко – вспышки раздражения, смягченные общим чувством юмора.

– В таком случае моего согласия все равно не требуется, – сказала она. – Выбора у меня нет.

– Вы кое-чему научились.

– Да, милорд, – кротко ответила она.

Он все еще смотрел на нее искоса, не поворачивая головы.

Воксхолл, к которому они подъехали по воде в обществе остальных участников празднества, превзошел все ожидания Майры. В Темзе отражались разноцветные фонари. И когда они вошли в увеселительный сад, казалось, что они входят в волшебную сказку, оставив реальный мир позади.

– Ах, Кеннет, – сказала молодая женщина, озираясь вокруг и поднимая глаза вверх, к деревьям, – видели вы когда-нибудь что-то более красивое?

– Видел. – Он закрыл рукой ее руку, лежащую у него на локте. – Лунную дорожку на море у Тамаута.

Однажды вечером, когда стемнело, она отважилась прийти на свидание юнему в ложбинку на утесе, и они смотрели на лунную дорожку, сидя бок о бок; он обнимал ее за плечи. Он поцеловал ее, но она не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то опасность. Ах милая невинность юности!..

Может статься, он никогда больше не увидит Тамаут. Может статься, ей суждено жить там в одиночестве – со своими воспоминаниями.

Вечер был теплый, с легким ветерком. Сад Воксхолла был переполнен гуляющими: ведь это был конец сезона, и всем хотелось завершить его достойно, с наибольшим для себя удовольствием.

Майра и Кеннет со своими друзьями перед ужином прохаживались по тенистым аллеям – надо сказать, что никто здесь не гулял в паре со своим мужем или женой, – слушали оркестр, который играл Генделя, поедали тонкие тостики с ветчиной и клубнику, пили шампанское, которым славился Воксхолл. Все болтали, смеялись, танцевали.

И однако в атмосфере вечера чувствовалась грусть – по крайней мере Кеннет ее ощущал. Не очень-то радостно сознавать, что все их друзья разлетятся по разным уголкам Англии в ближайшие два дня. И неизвестно, когда они встретятся снова. Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с ощущением неопределенности в главном. Пойдут ли они с Майрой каждый своей дорогой? Скоро он это узнает. Больше с решением тянуть нельзя. Они должны принять его завтра.

Оба знали это и в этот вечер подчеркнуто беззаботно веселились. В ложе, заказанной сэром Клейтоном Бэрдом, они не сидели рядом. Шли порознь во время прогулки и не танцевали друг с другом. Даже ни разу не взглянули в глаза друг другу. Но вот, наконец, оркестр собрался заиграть вальс. Ужин был окончен. Кеннет встал и впервые устремил взгляд на Майру. Она смеялась какой-то шутке Идена, но мгновенно стала серьезной, взглянув на Кеннета.

– Кажется, это мой вальс, Майра, – сказал он, протягивая ей руку.

– Да.