– И нас бы терзали угрызения совести! – добавил Озарёв.

– Лучше уж совесть, чем клопы и клещи! – отозвался Алмазов.

– Лучше уж ты помолчи! Нет ничего дороже для человека, чем уважение к себе самому. Даже если мы выступили преждевременно, мы наделали много шума, и это непременно отразится на всей истории России! Нашим лучшим друзьям, тем, кто продолжит наше дело, еще только предстоит родиться!

– Каждый утешается, чем и как может… – отпарировал Юрий Алмазов. – Восхищение потомков не стоит того, чтобы жертвовать ради него ни глотком шампанского, ни женской улыбкой! Припомни-ка, Николя, как звали ту хорошенькую танцовщицу из Большого театра?.. Как же ее… А! Катя! Конечно, Катя… В «Ацисе и Галатее»… помнишь? Ах, эти ее прыжки, эти летящие над сценой туфельки… А вечером – ужин с цыганами, в трактире в Красном… Где-то ты теперь, Катенька?.. Кому улыбаешься, кому глазки строишь?.. Скорее всего – какому-нибудь офицеру, который 14 декабря оказался не таким дураком, как мы с тобой, и держался в сторонке… А Нева скоро встанет… и начнутся гонки в санях по льду… И песни, песни…

Он фальшиво напел:

Юрий раскачивался на кровати, цепи звенели в такт мелодии. Внезапно он залился слезами, задохнулся в рыданиях и страшно разозлился:

– Скотина ты, Николай! Я был спокоен! Я спал! Какого черта ты стал морочить мне голову своими вопросами?

– Кончатся тут эти стоны? – заворчал кто-то, тяжело ворочаясь на кровати. – Если вам не спится, это не значит, что нужно будить остальных! Дайте покоя-то!

Николай свесился с постели, чтобы стать ближе к соседу, и зашептал ему в ухо:

– Прости, прости меня!.. Мне так нужно было поговорить с другом сегодня вечером! Я хотел подарить тебе чуточку своей веры… Есть такая фраза в Писании, ее при каждом удобном случае цитировал нам Степан Покровский, помнишь? «Свет праведных весело горит, светильник же нечестивых угасает…»

– Ну и что?

– Разве такие слова – не самая прекрасная молитва для отчаявшихся?

– Хорошо бы еще разобраться, кто праведники, а кто нечестивые…

– Разве тебе непонятно? По-моему, яснее некуда: нечестивые – те, кто насильно препятствует счастью всего человечества ради того, чтобы любой ценой оставить при себе собственные привилегии!

– Ладно. А праведники тогда – кто?

– Те, кто жертвует своим благосостоянием, своим спокойствием, своей жизнью, в конце концов, во имя высоких побуждений!

– Понятно… Хочешь сказать, такие, как ты да я?

– Конечно, Юрий!

– Тогда позволь мне заметить, что в данную минуту праведники лежат в потемках, а светильники нечестивых тысячами сияют по всей России.

– Это переменится, Юрий.

– Когда нас с тобой не будет в живых!

– Может быть, и раньше.

– Это приезд жены снова преобразил тебя в оптимиста?

– Нет, – пробормотал Николай. – Клянусь тебе, что нет, приезд Софи тут ни при чем!..

– Будет тебе лукавить!.. Да ты же себя не помнишь от счастья!.. Еще минута – и лопнешь!.. И к тому же мечтаешь, чтобы все сразу почувствовали себя счастливыми только оттого, что тебе повезло!..

Молчание длилось долго. Наконец, Озарёв сказал:

– Как по-твоему… Смогла ли она узнать меня с такого расстояния, разглядеть среди всех прочих?

– Понятия не имею, – буркнул Юрий. – Нет, не думаю…

– Но я-то ее узнал!

– Еще бы не узнал! Она одна была там, в окошке!

– Да не это я хотел сказать! Я узнал ее, потому что она осталась точно такой же, какой я ее помню! Моя жена – необыкновенное создание, Юрий!

– Разумеется, разумеется…

– Ну, прежде всего, Софи красива!.