– Вам, Сережа, было всего несколько месяцев от роду, когда мне пришлось вас покинуть, – негромко сказала она. – Должно быть, ваше детство было не таким уж радостным. Вас растила старая Василиса?

– Нет, отец.

– Я хочу сказать… вашей няней была Василиса?

– Да. Но еще много других! Только я не помню их имен.

Софи поежилась: кожаная обивка кресла холодила плечи.

– Я очень любила вашу матушку, – вздохнула она. – Перед смертью она попросила меня заботиться о вас, как о родном сыне. Но я не смогла сдержать слово, которое дала ей, потому что, как вы знаете, последовала за мужем в Сибирь. Маша была очень чувствительной женщиной, нежной и страстной одновременно…

Губы Сережи растянулись в улыбке.

– Вы правы, – пробормотал он, – но мне кажется, она была довольно неуравновешенной.

Софи задохнулась от возмущения.

– Да как у вас язык поворачивается? Разве вы можете судить Машу? – с трудом выговорила она.

– Я только повторяю то, что говорят все.

– Все? Наверное, так говорил ваш отец?

– Да, среди прочих – и он тоже. Как бы там ни было, моя мать покончила с собой из-за нелепой истории. Не могла же она дойти до такого отчаяния только из-за того, что отцу пришлось продать нескольких крестьян, чтобы расплатиться с долгами! Всем известно: она принимала все слишком близко к сердцу! И, между прочим, еще до того раз двадцать пыталась покончить с собой!

Софи слушала, как племянник нагромождает одну ложь на другую, веря, что все это чистая правда, и молча страдала оттого, что не могла немедленно опровергнуть досужие вымыслы: не было ни малейшей надежды на то, что Сережа ей поверит. Может быть, позже, когда пройдет какое-то время, она попытается его переубедить. Бедная Маша, ничего-то ей в жизни не удавалось, даже смерть не удалась, и, вероятно, самым тяжким наказанием стало презрение, с каким сын относился к ее памяти!

– Думаю все-таки, что лучше не судить о людях, которых не знал лично, – попыталась вразумить племянника Софи.

– В тех случаях, когда нет возможности составить о чем-то собственное мнение, лично я полагаюсь на мнение тех людей, которым вполне доверяю!

– И никогда не боитесь ошибиться?

– Существуют неопровержимые доказательства, свидетельства, подтвержденные фактами!

– Вот это меня и тревожит, причем тревожит очень сильно! – вздохнула Софи.

– Не понимаю, что именно вас тревожит, тетушка.

– То, что… Видите ли, Сережа, если вы бездумно соглашаетесь с тем, что слышите от людей из вашего окружения, то, скорее всего, не испытываете ни малейшего сочувствия и к тем, кого принято называть декабристами…

Черты Сережи внезапно отвердели, взгляд сделался жестким.

– В самом деле, – ответил он, – не стану скрывать, что чувствую себя весьма и весьма далеким от этих господ.

– Пусть так. Однако, не разделяя их взглядов, вы могли бы сожалеть о постигшей этих людей участи!

Он гордо выпрямился:

– Простите уж, тетушка, но я отказываюсь жалеть людей, которые ради удовлетворения своих личных амбиций хотели предать Россию огню и мечу.