– А у вас, кажется, не было виноградника? – всё так же задумчиво спросил бригадир.

– Это мне дядя Парпи подарил: и виноградник свой, и огород, – пояснил ростовщик.

Парпи-бобо видеть его не может, издали заметит, начинает дрожать, как горячий скакун перед скачками. Коли сойдутся вместе, Дело не обходится без ссоры или хотя бы без взаимных оскорблений. Вот и сейчас. дедушка отвёл волов в сторону, подбросил им сена, подошёл к Мели-ака. Взял щепотку риса из узла, долго мял его на ладони, потом вдруг встрепенулся, взглянул зорко на ростовщика.

– Мелиджан, где же вы такой хороший рис достали, сосед?

– С довоенной поры сохранилось малость, – отчего-то побледнел вдруг Мели. Дедушка Парпи, конечно, заметил его растерянность.

– Не-ет, Мелиджан, рис-то, сразу видать, совсем недавно из крупорушки вышел, – приблизился бобо к ростовщику.

– Клянусь святой могилой, довоенный рис.

– Рис-то этот – колхозный рис, Мелиджан, – всё наступал дедушка.

– Вы, дядюшка, напраслину не возводите на честного человека! Над всеми нами аллах стоит, за такое и наказать может.

– Рис-скороспелку нигде, кроме нашего колхоза, в этом году не сеяли. Уж не тот ли это рис, который воры унесли из охраняемого тобой амбара, а, Мелиджан?

Вперёд вдруг вырвался, растолкав ребят, Хайит Башка.

– Дядя Разык, точно такого риса у Мели-ака в подвале восемь мешков! – закричал он.

– Не восемь, а девять, – поправил Акрам Знаток, собравшийся разжигать очаг в предвкушении жирного плова.

– Девять мешков?! – Колючие брови бригадира поползли вверх.

Сорок членов нашей бригады – все полуголодные, едва держим в руках кетмени, с нетерпением ожидая выдаваемую в обед жидкую похлёбку, а тут… у ростовщика в подвале девять мешков риса, это же надо!..

– За мной, бойцы! – скомандовал бригадир, стремительно запрыгав в сторону кишлака. Мы гурьбой припустились за ним.

В просторном подвале ростовщика обнаружилось одиннадцать мешков риса, девять мешков кукурузы, ящики всяких сладостей, чая, сушёные фрукты. Несмотря на вой и визг семейства Мели, на угрозы его самого, мы всё до грамма записали, потом вернулись в поле, сели хлебать приготовленную Зулейхой молочную похлёбку.

– Кто-то на коне скачет, – сообщил Махмуджан, посмотрев в сторону кишлака.

Ребята вскочили на ноги.

– Это наш председатель, – предположил кто-то.

– Разуй глаза, это ведь участковый! Участковый милиционер дядя Каримов подскакал к нам, резко осадил коня, но не спешился. Красная фуражка его была надвинута на самые глаза, сбоку висел тяжёлый револьвер. Конь под ним беспокойно пританцовывал, ржал и дёргал головой.

– Кто здесь Разык Алиев? – грозно спросил участковый, упираясь ногами в стремена.

– Я, – откликнулся бригадир, не вставая со своего места.

– Кто вам разрешил обыскивать чужой дом?

– Вот эти полуголодные детишки!

– А кто Парпи Касымов? – продолжал милиционер.

– Это я, сынок, – мягко ответил Парпибобо. – Ты бы, сын мой, не уподоблялся Исламу Курбаши, не орал на людей, не сходя с коня. Спешись, поздоровайся по-человечески, а там и разберись, что к чему. Если не побрезгуешь, угостим своей похлёбкой…

– Почему вы ворвались в чужой дом без разрешения?

– Я не бандит какой-нибудь, сынок, чтоб врываться в чужой дом, а коли…

Участковый не дал деду договорить:

– Вы оба сейчас пойдёте со мной, будем акт составлять на вас.