Сверхчеловек. Она вспомнила слова Мориса: «С этим человеком не все в порядке. Неужели ты не чувствуешь дьявола за его спиной?»

Сара взглянула в лицо Габриелю, задержавшись на его глазах, но и в их сумрачной глубине не увидела зла, только любовь и сострадание.

— Что с тобой, дорогая? — настаивал он. — Что тебя тревожит?

— Этот человек… ты сломал ему запястье так легко, словно щепку.

— Я был зол.

Сара покачала головой:

— Нет, в этом было что-то еще…

— Что ты хочешь сказать?

— Я не знаю. Это… было так ужасно.

— Прости, ты не должна была это видеть. — Наклонившись, он провел по ее щеке костяшками согнутых пальцев. — Тебе надо уснуть, Сара. Никаких вопросов сегодня, дорогая. Тебе нужно отдохнуть.

— Но…

Он поймал ее взгляд и удержал его.

— Ты устала, Сара-Джейн, — заговорил он голосом низким и гипнотическим. — Засыпай. Мы поговорим обо всем этом завтра.

— Завтра… — покорно повторила она, и ее веки сомкнулись. Она заснула.

Он сидел рядом с ней так долго, как только мог себе позволить, а под утро направился домой.

Морис поджидал в потемках, сгоя через дорогу напротив дома Сары, Он слышал, как городские часы пробили вдали пять ударов.

Подрагивая от холода, он прыгнул в седло, радуясь, что не забыл надеть перчатки.

Он уже собрался удалиться со своего поста, когда дверь ее квартиры отворилась и черная тень, спустившись по лестнице, ступила во тьму,

— На этот раз ты не уйдешь от меня, — поклялся Морис, слегка ударяя пятками в бока лошади.

Погруженный в свои мысли, Габриель двигался очень медленно, тяжело ступая, что было так непохоже на него. Он шел к своему заброшенному когтеджу. Сара хотела, чтобы они жили вместе, она не желала принимать его вечные отказы. Может быть, сказать ей правду? Если она действительно любит его, то примет таким, какой он есть. Она сохранит его тайну и будет счастлива разделить с ним свою жизнь, с тем, кто даже не является мужчиной в полном смысле этого слова.

У него вырвался звук отвращения.

И, возможно, она еще и захочет утолить его жажду и разделит с ним его мерзкое существование.

И, возможно, собаки станут петь, а свиньи — летать.

Отвращение к тому, кем он был, нарастало в нем, злобное, горячее, желчное. Даже если бы она сама захотела этого, он никогда бы не позволил ей присоединиться к жалкому подобию его жизни. Она была созданием света и красоты. Приговорить ее к вечному мраку и ужасу было бы жесточайшим деянием, худшим из всех возможных.

«Я должен оставить ее, — вяло думал Габриель. — Уйти из ее жизни и никогда не возвращаться». Он проклинал себя, называл эгоистичным ублюдком за то, что не мог поступить так. Последние двести лет он жил в одиночестве, очень редко соприкасаясь с людьми и их смертным миром. Но вместе с Сарой он сделал шаг в этот мир. Из-за нее он прибыл в Париж, сидел рядом с ней в ресторане, как любой из людей, гулял в парке, каждый вечер бывал на спектакле в театре.

Он позволил себе овладеть ею, и на эти краткие мгновения его мрак озарился светом, исходившим от нее. Странно, но жажда крови умолкала перед его мужским желанием. Держать ее в своих объятиях, любить ее было для него спасением, избавлением от темноты и мерзости. Этим она заслужила его бесконечную любовь и благодарность.

Сара…

Ее свет пронизывал его. У него возникало странное чувство, что если бы он исповедался во всех своих чудовищных грехах против человечества, силой ее любви грехи его были бы отпущены.

Входя в свой коттедж и запирая дверь, он решил, что не может ее оставить.