Умереть в Туимиге – что может быть более жалким? Эгин издавал малоэстетичные хрипы и плевал слюной в лицо ночному гостю, пока его левая рука, как бы в предсмертных корчах упавшая с кровати, нашаривала на полу жестяной ночной горшок без ручки.

Мгновение спустя, не без труда ухватив горшок за тонкий обод, Эгин резко, но аккуратно рванул его вверх и, описав рукой с горшком полукруг, перевернул его на голову душителю.

Жесть горшка была тонкой и особого вреда причинить убийце не могла, разве что оцарапала ему темя. Моча тоже оставалась мочой – отнюдь не измененным маслом, способным прожигать дерево и обугливать плоть.

И тем не менее, ловкость Эгина принесла результаты. Убийца отпрянул, затряс головой, начал отплевываться и сквернословить по‑харренски, в общем – ослабил хватку.

Ослабил не полностью, а всего лишь чуть‑чуть. Но и этого «чуть‑чуть» Эгину хватило на то, чтобы набрать в легкие воздуха, сгруппироваться и перейти ко второму этапу освобождения.

Ловко сбросив с ног влажное и холодное одеяло при помощи другой свободной руки, Эгин задрал ноги вверх, к потолку; слегка качнул ими назад и, призвав на помощь всю свою гибкость, бросил ноги к голове, в сторону душителя.

Носки босых ног Эгина зашли под мышки убийце, в то время как его пальцы сомкнулись на боковых брусьях кровати. Мощный рывок! – человек в черной маске оторвался от земли и, однократно перекувырнувшись в воздухе, рухнул на трухлявый пол. Поеденные древоточцем доски катастрофически затрещали, словно борта судна, налетевшего на риф.

Эгин вскочил на ноги. Его лицо пылало, рот судорожно хватал воздух. Он окинул комнату ищущим взглядом: теперь ему требовалось оружие, ведь успех требовалось закрепить. «Облачного» клинка не было на подставке, куда перед сном водрузил его Эгин!

«Не иначе этот сукин сын постарался!»

Тем временем, убийца начал приходить в себя после неожиданного падения. Он пробовал встать на ноги, опираясь на локоть.

«Раз на подставке нет меча – получай хотя бы подставку!» – решил Эгин. И, не без труда оторвав от пола антикварную вещь из тяжелой древесины, на которой, пожалуй, с комфортом разместился бы не только «облачный» клинок, но и харренский двуручник, Эгин опустил ее на голову человеку в маске.

Человек взвыл от боли – судя по всему, удар Эгина пришелся ему ровно по голове. Вместе с его воплем воздух был взрезан оглушительным хрустом; комнату наполнил запах застарелой гнили.

«На этот раз пол едва ли выдержит», – предположил Эгин.

Его прогнозу суждено было сбыться.

Он с изумлением наблюдал за тем, как его противник, вместе с подставкой для мечей, ринет вниз, проваливаясь сквозь стремительно ширящуюся дыру в досках. Вниз, на первый этаж.

В гостиную? Спустя секунду, снизу донесся раскатистый мебельный грохот. По‑видимому, убийца угодил в аккурат на обеденный стол.

Вслед за тем раздался оглушительный, истошный женский визг.

«Неужели на такое сопрано способна престарелая хозяйка, что вечером называла меня „спасителем“ и „сынком?“ – с сомнением спросил себя Эгин. Нет, приходилось признать, что кричит скорее дочь хозяев, которая предпочла мирный сон приему постояльца. Или служанка. Впрочем, в том, что в этом доме не держат слуг, Эгин почти не сомневался.

Растирая вздувшуюся ярко‑алую полосу на горле, он подошел к пролому.

Доски и перекрытия и впрямь были гнилыми, источенными жуками и червями, влажными от слизи, которая празднично поблескивала в лунном свете.

Эгин сел на корточки и приник к дыре – там, внизу, металась простоволосая незнакомая девушка и ночной сорочке. В руках у нее была тусклая масляная лампа. Девушка в голос ревела, призывая родителей и духов‑защитников.

А на каменном полу гостиной, на крышке сложившегося под тяжестью его тела стола, лицом вниз лежал человек в черной маске.