|
Он давно пережил свою любовь к Нате, однако старая любовь, пусть даже угасшая, всегда равно отдается тупой и мучительной болью. – Да, есть, – сказал он, вглядываясь в круглый кошачий подбородок Вихровой. Ната досадливо поморщилась. Ее подвижное лицо пошло мимическими морщинами – странными, несимметричными, но бесконечно привлекательными. Взгляд Мошкина застревал в них, как в паутине. Евгеша силой заставил себя зажмуриться. Да, кобра не умрет от укуса кобры, магия не подействует на того, кто родился с Вихровой в один день, но все же несколько мучительных ночей обеспечено. – Сама чувствую, что есть. Конкретнее, Евгений! Конкретнее! Опиши, что ты видишь! – нетерпеливо потребовала Вихрова. – Красное пятно! – сказал Евгеша, осторожно, как больная сова, приоткрывая один глаз. – Большое? – Примерно с десятикопеечную монету. А большое или нет – не знаю, – сказал Мошкин, привычно обходя конкретные суждения. Ната с ненавистью поскребла подбородок. – Вот и я его вижу. Второй день уже чешу. Что это такое может быть, а? Не знаешь? Но Мошкин знал только, что это красная точка. * * * В тот же вечер Ирка сидела в «Приюте валькирий», слушала, как дождь скребет мокрым ногтем по крыше, и разглядывала старые фотографии. Гора Ай-Петри на крымском снимке показалась ей прилипшей крошкой хлеба, и она машинально подула, пытаясь убрать ее. Зрение у Ирки было неважное, сточенное ночным чтением с монитора. Лишь когда в руке у нее появлялось копье и она без остатка становилась валькирией, зрение обострялось до невероятных пределов. Но это было уже другое зрение. Антигон без дела шатался по «Приюту валькирий», заглядывал в пустые чашки, топал по половицам, тревожа мышей, и громко распевал. – Ты не мог бы культурно заглохнуть? – попросила Ирка. Голос у Антигона был ужасный и напоминал скрип тележного колеса. – Это моя любимая песенка! Мне пела ее мама! – обиделся Антигон. – Золотые были времена! Она пела, а я слушал! Лежал на траве, высовывал язык, ждал, пока на него сядет бабочка и… ам! Или другой вариант: прицеливаешься и… Перед глазами у Ирки мелькнул липкий, длинный язык. – Мимо! А ведь когда-то получалось! – разочарованно сказал Антигон, провожая глазами улетающую муху. Внезапно люк «Приюта валькирий» с хлопком откинулся, и в него просунулась незнакомая физиономия. Большое, обветренное, довольно плоское лицо. Светлый ежик волос, таких густых, коротких и жестких, что их с ходу можно было пускать на зубные щетки. На могучих скулах играл румянец свекольной яркости. – Ты кто? – спросила Ирка, но еще прежде, чем получила ответ, по румянцу узнала оруженосца Хаары. – Хозяйка приглашает вас на день рождения! – сообщил оруженосец. Его круглая голова торчала из люка, как лежащий на грядке арбуз. Ирка изумилась, точно забитый, мешковатый троечник, которого приглашает в гости самая популярная в классе девчонка. И троечник пугается, не зная, чем объяснить эту внезапную милость. Кого в гости, меня? А сознание уже подозрительно щелкает на счетах, перебирая варианты. Может, подвох? Может, некому подсунуть на стул сковородку с яичницей? Или дадут левый адрес и после звонка из однушки в панельном доме навстречу ему вылетит рой из семидесяти сердитых корейцев, последователей Джеки Чана? – Я же валькирия-одиночка! – осторожно напомнила Ирка. |
