Если я просила кого-нибудь из них что-нибудь сделать, они тут же соглашались, даже зная заведомо, что выполнить просьбу не смогут. Дело в том, что сразу отказать было бы проявлением плохих манер. Когда все же наступал момент признаться в невозможности выполнить задание, они, мягко и виновато улыбаясь, поднимали вверх руки и сдавались на милость хозяина.

Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять разницу восточного и нашего, западного, менталитета.

Я знала, что спроси я напрямую, кто положил в мою комнату денежный меч, — в ответ я ничего не услышу, только увижу укоризненное покачивание головой, что означало бы следующее: плохо, что, поступив так, он или она расстроили меня.

Амулет на счастье, в котором я нуждалась. Почему? Потому что в семье случилась смерть. Сильвестер умер, но однозначно не насильственно.

Он постепенно ослабевал, и наконец организм не выдержал. Но Белла, первая жена Джолиффа, убила себя сама. Не в этом доме, но она принадлежала к дому, будучи женой Джолиффа.

Неужели кто-то пришел к выводу, что раз Белла умерла такой смертью, то мне нужен талисман?

Пока я поворачивала меч и искала на монетах дату чеканки, все время думала о Белле, стоящей у окна. О чем она думала в последние секунды своей жизни? В каком же отчаянии она должна была быть, чтобы решиться на такое?

Бедная Белла! Она выглядела такой свирепой, когда увидела меня. А может быть, эта свирепость была маской, под которой она пыталась спрятать свое смятение.

И вот из-за стечения всех этих обстоятельств кто-то решил, что я нуждаюсь в защите, и подложил этот денежный меч мне в гардероб.

Я шла через рынок, а рядом семенила Лотти. Она страстно торговалась с продавцами и отбирала продукты, которые потом должны были отнести к нам домой.

Прошла прецессия во главе с мандарином. Лотти и я стояли и наблюдали за ней. Этот мандарин оказался экзальтированным джентльменом, которого несли в кресле с балдахином четверо носильщиков. Носильщики шли вместе с сопровождающими лицами, что свидетельствовало о высоком положении их патрона. Во главе процессии двигались два человека, которые каждые несколько секунд били в гонги, требуя внимания прохожих к столь выдающейся особе. За бьющими в гонг шли несколько человек с цепями, звеневшими при каждом шаге. Кто-то из процессии время от времени громко кричал, подчеркивая грандиозность события. Шли также люди из свиты мандарина, некоторые несли огромные красные зонты, а другие держали доски, на которых были написаны многочисленные титулы мандарина.

Процессия шла, а босоногие мужчины и женщины стояли в уважительных позах, склонив головы и вытянув руки, словно по команде «смирно». Если кто-то позволял себе недостаточно выразить почтение к великому мандарину, он тут же получал удар бамбуковой палкой, ими были вооружены люди из команды мандарина.

Пока мы стояли и смотрели на это представление, Лотти прошептала мне: «Очень великий мандарин. Он идет в дом Чан Чолань».

И тут я вздрогнула.

— О, это вы, миссис Мильнер. — Это была Лилиан Ланг, улыбавшаяся мне, ее фарфоровые голубые глазки сияли от любопытства.

— Вы видели эту процессию? Разве это не занятно? Я подумала, что она сильно рискует. Кругом было много людей, говорящих по-английски, и с их точки зрения употребить в отношении мандарина слово «занятно» означало потерю лица самим мандарином и пренебрежение его обычаями.

Я подумала также, что Лилиан Ланг относится к женщинам, которые удивительно умеют произносить бестактные слова в самый неподходящий момент.

— Он, идет в дом той таинственной женщины. — Миссис Ланг сказала это, понизив голос.

Лотти наблюдала за нами с улыбкой на лице, которая не выражала ничего.