– Тебе известно имя некоего Феофилакта Заутца? – вопросом на вопрос отозвался евнух.

Ипатий нервно вздрогнул, а затем начал торопливо говорить, что это ничтожество Феофилакт после Ипатия был назначен стратигом Херсонеса. А Херсонес – место неспокойное. За несколько лет до назначения туда Ипатия херсониты даже посмели убить ставленника Константинополя. Поэтому в бытность Ипатия на посту херсонесского стратига ему пришлось приложить немало усилий, чтобы расположить неспокойный таврический город к Византии. И у него все вышло. Однако за короткое время пребывания там на посту стратига Феофилакта этот неразумный свел на нет почти все усилия своего предшественника. Только когда Феофилакта услали, удалось вновь настроить Херсонес на союз и подчинение Византии. И если это ничтожество Феофилакт Заутца что– то плетет насчет Ипатия и Глеба…

– Это тоже одна из причин, по которой тебе надо вернуться в Константинополь, – прервал пылкую речь брата Зенон. – Ибо Феофилакт происходит из рода Заутца, а это семейство, хоть и покрывшее себя позором заговора, все же родня императора. Вспомни, что вторая жена Льва Философа была одной из них. А Феофилакт слишком изворотлив, чтобы после своего позорного пребывания в Херсонесе не попытаться вновь возвыситься. И не забывай, что ему покровительствует сам патриарх Николай Мистик. Кстати, теперь Феофилакт ни много ни мало спальник покоев Зои Карбонопсины. Он приближен к высшим кругам, где всячески наговаривает на тебя, представляя человеком хитрым, независимым и властным. Так что если ты в ближайшее время не явишься к автократору, тебя могут причислить к заговорщикам.

Ипатий смолчал. Да, то, о чем рассказал ему брат, настораживало. Особенно теперь, когда ипостратиг[18] Андроник Дука восстал против императора Льва и, как поговаривают, готовит мятеж, чтобы самому заполучить трон. И конечно, всякий магнат, не спешащий пасть к ногам базилевса, демонстрируя верноподданнические чувства, может быть причислен к сторонникам мятежного ипостратига. А уж Феофилакт, ненавидящий Ипатия, словно тот был повинен в его неудачах в Херсонесе, как раз и мог выставить патрикия таким изменником.

Ипатий горестно опустил голову.

– Зенон, ты ведь знаешь, что мне претит все время ползать у ног императора, выпрашивая подачки. Мне противна даже мысль о том, чтобы примкнуть к сонму бездельников и лизоблюдов, живущих за счет руги[19] и проводящих дни в томительном бездействии…

Тут Ипатий осекся, поняв, что подобными словами он оскорбляет своего благодетеля брата, столько сделавшего для него, но всю жизнь зависящего от настроения правителя. И он быстро перевел разговор на другое: дескать, неужели Феофилакт осмелился клеветать и на Глеба?

Зенон откинулся на подушки, тяжело дыша. Становилось так жарко, что даже в мраморной беседке, расположенной в тени раскидистых крон оливковых деревьев, нельзя было спастись от духоты.

– Феофилакт сообщает, что ты приобрел свою Светораду, когда та уже была с сыном, и что в Глебе столько же крови Малеилов, сколько родниковой воды в Понте Эвксинском.

– Ну допустим, некоторые родники бьют из скал и под побережьем, – начал вяло оправдываться Ипатий, но замолчал под взглядом брата. Тот, казалось, видел его насквозь. Ипатий не смел ему лгать. И тогда он стал говорить, что его сын от Хионии, Варда, всегда грубо и пренебрежительно вел себя с ним, а когда Ипатий привез Светораду, то он и вовсе попросту нахамил ему, обозвав старым развратником. Последняя их встреча вышла такой скандальной, что теперь Ипатий готов оставить все свое состояние и недвижимость сыну Светорады, а не жестокосердному, непочтительному Варде, который только и делает, что выказывает свое презрение и расстраивает родителя. В то же время Глеб всегда приветлив, ласков и искренне любит Ипатия, как отца родного.

Все это Ипатий говорил, не глядя на брата, пока тот не положил свою горячую влажную ладонь на его запястье.