— Вот так, — прошептал Джек, — так ему и надо, клянусь Христом.

Где же Денни? Джеку надо уладить дело со своим непослушным сыном.

Некоторое время спустя дверь лифта раскрылась на четвертом этаже. Джек выбрался из кабины, волоча за собой разбитую клюшку. Он был один в сумеречном коридоре. За стеной выл и ревел ветер.

Сын был где-то здесь. Предоставленный самому себе, он может натворить черт знает что: испортить карандашными надписями дорогие обои, поцарапать мебель, разбить стекла. Он лжет и не слушается, и его нужно наказать… наказать сурово.

Глаза Джека бессмысленно вращались, в косматых волосах, слипшихся от крови, запуталось конфетти.

— Денни! — позвал он. — Денни, подойди ко мне на минутку. Ты согрешил, поэтому иди сюда и прими лекарство как мужчина. Денни!

47. Тони

Денниииии!..

Темнота и коридоры. Он бродил в темноте по коридорам, похожим на те, что лежали в старом теле «Оверлука», и все-таки каким-то другим. Стены в шелковых обоях простирались ввысь, и если Денни даже задирал голову, он не видел потолка. Все двери были закрыты и гоже тянулись кверху, скрываясь в темноте. Под каждым глазком (а здесь они были размером с пушечное жерло) вместо номеров были прибиты маленькие черепа со скрещенными костями.

И откуда-то издали Тони звал его: — Денни-и-и-и-и!

Слышались удары, так хорошо знакомые ему, хриплые крики, заглушенные расстоянием. Он не разбирал слов, но они были ему хорошо знакомы. Он слышал их прежде во сне и наяву.

Мальчик, всего лишь три года назад расставшийся с пеленками и ползунками, пытался определить, где он, в каком месте может находиться. В нем был страх, но страх, к которому он привык. Он испытывал его уже на протяжении двух месяцев. Эти страхи жили в нем, различаясь только по степени — от легкого, тупого беспокойства до открытого, сводящего с ума ужаса. Теперь ему нужно узнать, зачем пришел Тони, зачем зовет его в этот зал, который не был ни частью реальности, ни частью мира снов. Зачем?

В глубине огромного коридора показалась фигурка, почти такая же маленькая, как он сам. Тони.

— Где я? — спросил он у Тони.

— Спишь, — ответил тот, — спишь в спальне папы и мамы. Голос Тони звучал печально. — Денни, твоя мама скоро будет опасно ранена, даже может быть убита. И мистер Хэллоранн тоже.

— Нет! — выкрикнул он в предчувствии ужаса, сейчас пока приглушенного сонным туманом. Тем не менее, образы смерти явились к нему: мертвая лягушка на асфальте, раздавленная колесами машины, сломанные часы папы, лежащие на крышке мусорного ящика, мертвая кляча под телеграфным столбом…

Однако он не смог соотнести эти простые символы смерти с образом матери — она была для него воплощением вечности: мать была, когда его еще не было, она пребудет и впредь, когда его уже не станет. Он признавал возможность собственной смерти после того, как столкнулся с ней в комнате 217.

Но только не смерть матери.

И не смерть отца.

Денни заворочался в постели. Тьма и коридоры заколыхались. Фигура Тони стала химерической, неясной.

— Не надо, Денни, не делай этого! — выкрикнул Тони.

— Она не умрет! Она не должна умереть!

— Тогда помоги ей, Денни… ты находишься в глубине своего сознания. Там же, где и я. Я часть тебя, Денни.

— Нет, ты — Тони, ты не я.

Впервые Тони был так близко.

— Ты внутри самого себя, — говорил он. — Здесь такой же «Оверлук», куда никто не может прийти.