— Только тебя. Если тебя это порадует, то у меня уже давно не было таких длительных отношений.

Значит, отношения? Это звучит намного лучше, чем “связь”, “измена” и прочие определения, которыми я наградила все происходящее. Даже небо, кажется, посветлело. Только голод не давал как следует насладиться прогулкой.

— Скоро мы приплывем?

— Да, уже практически. Страшно?

— Неуютно. Открытое море пугает.

Пещера и замок на скале давно остались вдали, превратились в крошечную точку. Размеренное движение лодки убаюкивало. Ветер трепал кудри, а я любовалась сумрачной природой и Габриэлом, который с пугающей легкостью справлялся с веслами. Я так увлеклась наблюдением за ним, что даже не заметила небольшой скалистый островок, вдруг появившийся из тумана. У его берега был удивительный розовый песок, я никогда такого не видела.

— Это маленькие ракушки, — пояснил Габриэл, заметив мой любопытный взгляд. — Есть еще острова с черным и нежно-голубым песком, но они далеко и не такие уютные.

Я спрыгнула прямо в воду, не дожидаясь, когда лодка сядет на мель. Подол платья промок, ткань прильнула к коже, но вода оказалась почти теплой.

— Я так мечтала о море. Увидеть мир и все такое. Не зря.

— Твой дар может быть связан с водой. Тебя к ней явно тянет.

— Меня тянет к еде. Что там приготовил твой повар?

Я с любопытством заглянула в корзину для пикника и обнаружила там настоящее сокровище. Креветки в темпуре с ананасовым соусом, маленькие сэндвичи с сыром и авокадо, хлебцы с паштетом и отдельный сверток с яблочным бискивтом. Ко всему этому великолепию прилагалась запотевшая от холода бутылка белого вина.

— Кажется, сегодня повар превзошел сам себя. Надо будет увеличить ему жалование.

— Иногда мне хочется тебя ударить.

— Лучше поцелуй.

Он замер, будто и правда ждал, а я растерялась и чуть было не выронила из рук бутылку с вином. Взгляд сам собой, без моего участия, сфокусировался на губах Габриэла. Он шикарно целовался. Я бы солгала, если бы сказала, что не хотела его целовать. Но все еще не могла поверить, что жизнь и вправду совершила внезапный поворот.

Осторожно прислонив бутылку к камню, я обвила руками шею Габриэла, коснувшись его губ своими. Он не двигался, только обнял меня за талию и прижал к себе, не давая шанса испугаться и отстраниться. Для меня это было сродни признанию в любви, почему-то внутри сидела уверенность, что для Габриэла Гримвелла я — открытая книга. В него нельзя было влюбляться, его нельзя было целовать, но я совершила столько ошибок, что уже не могла думать о том, что правильно, а что нет.

Они разрывают меня на части!

Сумасшедшее влечение к нему, страх перед собственным даром и огромное чувство вины за то, что я подвергла его семью опасности. Сколько же Габриэл пережил! Собственными руками, чтобы защитить братьев и сестер, толкнул родителей на смерть и смотрел, как их убивают. Защищал Сибиллу ценой ее любви. Принимал решения, за которые его ненавидели. В чужих глазах он был виновен в исчезновениях невинных девушек, а они… были ли они ему благодарны?

Я точно была. Потому что несколько недель борьбы с Габриэлом я чувствовала себя живее, чем двадцать лет до встречи с ним.

Для поцелуя не хватало дыхания, жадные торопливые касания губ давно вышли из-под моего контроля и ужин как-то забылся. Я перебирала темные волосы, позволяя делать с собой все, что угодно. Пока в один момент возбуждение не стало болезненно-нестерпимым, а в мысли не вторглось воспоминание о жутких желтых глазах твари в доме. В них что-то было… что-то не только ужасающее неправильностью существования такой твари, но и… знакомое?

Горло сжала невидимая рука, а дрожь, пробежавшая по телу, не имела ничего общего с желанием.