Лола могла шутить по любому поводу, кроме денег. Обычно она вела себя довольно весело и беззаботно, но этот клиент представлял собой гарантию того, что в течение еще нескольких месяцев мы сможем не закрывать галерею. Будучи весьма небрежным руководителем, я уже несколько раз чуть было не пустил все предприятие ко дну. Я чувствовал, что нервы у Лолы на пределе.

Но я ничего не мог с собой поделать: Бертен стимулировал всплески моего сарказма.

К счастью для моего горла, мужчина довольствовался тем, что покачал головой и поправил воротник пальто. Уже дойдя до двери кабинета, он передумал и пошел к портрету молодого аристократа.

– Римская школа, начало семнадцатого века. Мастерская Джентилески, а может быть, и Караваджо, кто знает? Отличная сохранность, тончайшее проникновение в психологию. Великолепное произведение. Сколько?

– Что, простите?

– Это я тоже возьму. Сколько?

Я покачал головой:

– Извините, но эта картина не продается.

– Пятнадцать тысяч.

– Повторяю вам, эта картина – моя личная собственность. Я не хочу расставаться с ней. Речь идет о семейной реликвии.

– Тридцать тысяч евро. Столько вам никто не предложит.

– Боюсь, вы меня не поняли. Я вовсе не пытаюсь набить цену. Я не продам вам этот портрет. Это не обсуждается.

Мужчина заметно расстроился. Казалось, мой отказ даже оскорбил его.

– У вас есть моя карточка. Обдумайте еще раз мое предложение. Я собираю произведения итальянского искусства семнадцатого века. Если хотите, когда привезете мне работы господина Бертена, я покажу вам свою небольшую сокровищницу. Это убедит вас в искренности моего предложения. Может быть, вы измените точку зрения?

– Посмотрю с удовольствием, но мнение изменю вряд ли.

На сей раз покупатель ретировался. Не успела за ним закрыться дверь, как Лола набросилась на меня:

– Ну, ты и кретин! Ты чуть было не пустил все псу под хвост! Ты – ноль без палочки! Зачем я только связалась с таким идиотом...

– Но он же в конце концов купил, да?

– Подожди, пусть действительно переведет деньги. Мне пришлось его сорок пять минут обрабатывать, прежде чем ты соизволил появиться. Я все утро пыталась тебе дозвониться. Ты что, не можешь относиться к работе серьезно? Где ты был?

– Наталия умерла.

– Алекс, с меня довольно твоего дебильного юмора.

– Ее убили. Ко мне сегодня приходила девица из полиции. Она расспрашивала меня о том, что я делал ночью. Судя по всему, мое имя – первое в списке подозреваемых.

Лола явно пришла в замешательство. Перед ней стоял либо лучший шутник в мире, либо человек, с чьими нервами можно было выставить Ивана Лендла величайшим шутом за всю историю тенниса.

– Но там, в «Инферно», с этим жирным мужиком, который ее все время лапал, она выглядела вполне живой.

– А утром Кемп нашел ее совершенно мертвой в ее собственной квартире. Благодаря его любезному сотрудничеству, полиция подозревает, что я отомстил ей за разрыв.

– Зачем ему подкидывать им такую идею?

Я предпочел не вдаваться в подробности. Поэтому я просто пожал плечами и уставился куда‑то в потолок.

– Алекс, ты похож на мальчишку, который здорово набедокурил. Ты мне не все рассказал. Я права?

– Ну, может быть, одну подробность я и пропустил...

– Алекс! – взревела Лола.

Дальше скрывать от нее правду становилось трудно. Теперь я в полной мере осознал всю глупость предрассветного утреннего звонка Кемпу.

– Когда я на рассвете вернулся домой, то позвонил Кемпу и спросил телефон Наталии. Он, конечно, мне его не дал. Я пригрозил ему, что пойду к Наталии, чтобы объясниться. Я говорил не серьезно, а просто хотел его немножко припугнуть. Я вообще был слишком пьян, чтобы куда‑то идти.