А теперь что вышло? Для себя Долорс решила, что надо ко всему относиться с юмором, а уж этого добра у нее всегда было в избытке. Все рухнуло в одночасье, и никто уже не позволит ей делать то, что она хочет. После инсульта, когда мир вдруг исчез, и после этого странного воскрешения, когда появилось чувство, будто она потерялась в туннеле времени, в общем, после того как внутри нее что-то разладилось, да так, что теперь она не может произнести ни слова, и это предвещало такую беспросветную грусть, что слезы лились и лились у нее из глаз день за днем, пока не стало ясно, что отдельные звуки она произносить еще может, но складывать их в слова — уже нет. Все немножко путается, да? — спрашивали ее, а потом объяснили, что в этом нет ничего удивительного, из-за эмболии все воспоминания несколько смешались, словно у нее в мозгу что-то встряхнули, и теперь не так просто привести все в порядок. Это не касается давнего прошлого, сказал ей врач, глядя на нее, лежащую в кровати, с высоты собственного роста, у вас такая историческая память, какую я сам не прочь бы иметь. А память о недавних событиях повреждена эмболией, но вы не расстраивайтесь — все придет в норму, надо только набраться терпения, я говорю с вами абсолютно откровенно, потому что вы женщина умная, вы способны все понять и предпочитаете открытый разговор. Вы ведь все понимаете, правда? Долорс кивнула головой в знак согласия. Она больше не плакала, она уже несколько дней как перестала плакать, ей нравились объяснения врача и то, что он разговаривает с ней как с нормальным взрослым человеком, а не как с маленькой девочкой или с бесполезным, безмозглым существом. Не как Леонор. Или Тереза, которая срочно прилетела и сидела с ней в больнице. Должно быть, я и в самом деле едва не умерла, думала старуха, раз Тереза принеслась из Мадрида посреди недели, чего не делала никогда. Может, и вправду она на пороге смерти.

Гляди-ка, в комнате у внучки все затихло. Сколько времени прошло с тех пор, как они зашли туда? Вечность. Вчера это было или сегодня? Долорс не могла сказать точно, знала только, что давно, очень давно, а теперь оба выходят оттуда, и сейчас он уйдет. А, нет, потому что они идут сюда, перешептываясь на ходу:

— Заходи, я представлю тебя моей бабушке!

Внучка вошла в столовую вслед за высоким парнем — много выше, чем она, — с таким довольным лицом, словно он съел тарелку клубники со сливками, бедняжка Сандра, со временем она поймет, что мужчины хотят от девочки-подростка только одного.

— Жауме, это моя бабушка!

— Бабушка, это Жауме!

Она бледновата, Сандра, и голос у нее несколько визгливый, это да. Жауме приблизился и протянул руку. Старуха улыбнулась и протянула свою, у него большая ладонь, широкая и горячая, а у нее — маленькая, костлявая и холодная. Что должен думать этот мальчик? Теперь надо бы сказать «очень приятно», ах, Сандра, зачем ты знакомишь молодого человека с такой развалиной, как я? Хорошо бы разрядить неловкость какой-нибудь шуткой, но в том-то и беда, что она не может говорить, поэтому Долорс лишь вновь улыбнулась; мальчику, наверное, столько же лет, сколько и Сандре, господи, да он ничего еще не знает о жизни… Старуха посмотрела в глаза внучке и поняла, что девочка по уши влюблена и не видит ничего, кроме своего Жауме.