Судя по всему, блестящий красавец свое отплавал. Перевернутый вверх дном, лайнер с болезненным стоном пролетел над стрелкой Васильевского, широкой палубной надстройкой со всего маху врезался в университет. Лайнер сплющился, выгнув темное, обсыпанное ракушками, дно, но не остановился, а поехал дальше, по земле, прямо сквозь здание Двенадцати коллегий, тараня стены и дома, размазывая по камням свои вечерние рестораны, концертные залы и прочие роскошные внутренности. Могучая корма раскололась, винты несколько секунд торчали в разные стороны, пока их не накрыло тенью от наступающего исполинского циркуля. Космическое насекомое с грохотом воткнуло в остров следующую лапу.
Женька хотела закрыть уши, чтобы не слышать воплей, но звуки катастрофы рождались не снаружи, а внутри ее измученной головы. Она ощущала, как подергиваются пальцы Оракула, коготки его больно царапали кожу; очевидно, слепец тоже крепился из последних сил. Очень четко, словно Оракул услужливо навел резкость, Женька сфотографировала летящие вверх тормашками легковушки, грузовики и маршрутки, неровные куски гранитных опор, чугунные фонари с обрывками проводов, а затем встал на дыбы и начал крениться весь противоположный берег Невы с уцелевшей половиной Дворцового моста. Обнажилось замусоренное дно Невы: клочья арматуры, сгнившие шины, бочки, груды пластика и бревен. Хвост космического «циркуля» миновал карьер, образовавшийся на месте речного русла, вполз на Петроградскую сторону, выдернув из немыслимой глубины трубу метрополитена, вместе с порванным поездом. Головной вагон повис из развороченного бетонного кольца, точь-в-точь перебитая садовой лопатой, гусеница; его колеса вращались, фары жалобно моргали, Женьке показалось – она заметила машиниста, белого, как простыня, упершегося в рычаги, и плотную кашу из перекошенных человеческих лиц, прилипших к окнам вагонов.
Оракул хрипел где-то рядом, чуть ли не насквозь продырявив ее ладонь немытыми нестрижеными ногтями, но упрямо удерживал органы чувств в заколдованном сне, не позволяя выбраться в реальность. Серая траншея разрезала пересохшее русло Невы, со стоном докатилась до берега Васильевского острова, до того места, где раньше, очень примерно, мог находиться берег.
В траншее не было дна.
Совсем.
Пораженная вселенской гангреной, плоть Земли раздвигалась все шире и шире, подобно тому, как под ножом хирурга расползается обмороженная кожа. Серое смрадное нечто выбиралось снизу, заполняло лакуны и трещинки, хищно набрасывалось на уцелевшую оболочку страдающего мира. Низкий вой сменился свистом. Огни проспектов потухли. С запада, навстречу зловещей, расширявшейся траншее, широким фронтом пер густой, горько-соленый туман. Финский залив вскипел, отстраненно догадалась Женька, это финал, финиш. Единственное, что проступало сквозь убийственную парную – два неистовых плуга, два хвоста жестокой машины… Никакой это не кран и не циркуль, опять неизвестно как сообразила ошарашенная пациентка. Это пальцы! С очень длинными, загнутыми, как у грифа или орла, когтями. Два титанических пальца, изящные, бледные, почти нежно, лениво вскрывали чрево планеты, тащили за собой ошметки географии.
Никакие самолеты не прилетят, и выбраться из ямы нельзя, призналась себе единственная зрительница финального спектакля. Все погибнут, как предсказано в книгах, все умрут, если только…
Она снова ощутила себя внутри игры. Надо взять правильный предмет, чтобы выбраться из комнаты. Господи, какой же предмет выбрать?
– Сударыня, вам плохо? – Ольга заботливо склонилась со стаканом воды.
Женечка ничего не могла поделать. Отвернулась и… ее стошнило прямо между кроватями. Утерлась простыней. Никто не рассердился и не удивился.
– В нашем мире нечасто рождаются Факелоносцы, способные устроить такую беду, – в голосе Привратника звучала горькая насмешка, – Это отважные глупые людишки, они уверены, что несут человечеству прогресс, но несут только хаос и гибель. |