Она убежала и вскоре вернулась с кусочком теплого хлеба. Элизабет стала есть, медленно пережевывая. Нэнси тем временем расчесывала ей волосы.

— Вам лучше? — спросила она, когда Элизабет доела хлеб.

Та немного подумала, потом сказала:

— Да. Буря в желудке слегка успокоилась. Спасибо.

Она прикрыла глаза, но тут же открыла снова.

— Я еду кататься. Достань мои штаны. Который час?

— Скоро полдень. А у вас хватит сил держаться в седле, леди? — спросила Нэнси, откладывая щетку.

— Если я веду себя как последняя дура, это не значит, что я забыла о своих обязанностях. Нам нужно готовиться к зиме, помнишь?

Элизабет отбросила одеяло и спустила ноги с кровати.

— Приготовь ванну к моему возвращению, — распорядилась она и, стараясь не замечать пульсирующей в висках боли, встала.

Нэнси засуетилась, собирая одежду. Элизабет быстро оделась и натянула на вязаные чулки удобные сапожки. Служанка аккуратно заплела ей косу, и леди Фрайарсгейта вышла из комнаты.

Все последующие дни она вставала рано и либо сидела за счетными книгами, либо объезжала пастбища. Разговаривала она только по делу — со слугами и пастухами. Каждый вечер садилась в одиночестве за стол, ужинала, после чего ложилась спать. Правда, иногда и очень недолго сидела у очага.

Пришел День святого Криспина, который встретили праздничными кострами. Но в доме не накрыли столов. В Хэллоуин дома тоже было тихо. Повар прислал ей тарелку сладкого яблочного крема, но Элизабет только отмахнулась:

— Отдай слугам. Пусть полакомятся.

Элизабет знала, что в этот десерт обычно кладут два мраморных шарика, два кольца и две монеты. Тот, кто найдет кольца, будет счастлив в браке. Нашедший монеты разбогатеет.

Элизабет горько рассмеялась. Она уже богата, и много хорошего это ей дало?!

Но тот, кто обнаружит шарики, будет вести одинокую, холодную жизнь. Это ее судьба. Она состарится в одиночестве.

На следующий день по обычаю полагалось устроить пир в честь всех святых. Вечером в зале было полно народа. Не стоит наказывать людей за собственную глупость, решила Элизабет и приказала зажарить кабана, что очень понравилось окружающим. Назавтра, в День всех душ, молились за мертвых, а дети ходили по домам, пели и выпрашивали булочки, которые специально пекли в этот праздник.

Двенадцатого ноября, в День святого Мартина, обитателей Фрайарсгейта угощали жареными гусями. Двадцать пятого ноября отмечался День святой Екатерины, когда пекли булочки в виде колеса, на котором пытали святую.

Дни становились холоднее и короче. Ночи — темнее и длиннее. Готовясь к зиме, Элизабет не упускала ни единой мелочи. Она почти каждый день выезжала на пастбища. Собирала травы и цветы, чтобы делать настои, мази и отвары: в обязанности хозяйки входило лечение больных. Но как бы она ни трудилась, ее терзали одиночество и горечь. Невозможно поверить, что любящий мужчина может покинуть свою возлюбленную!

Из Клевенз-Карна от матери и отчима прибыл гонец с приглашением провести Рождество с ними. Элизабет ответила, что вряд ли стоит бросать Фрайарсгейт, и без того лишившийся управляющего.

Но по правде говоря, с тех пор как уехал Бэн, ей было неприятно даже думать о поездке в Шотландию — не хотелось смотреть на счастье матери.

Из Оттерли тоже прибыло длинное послание. Лорд Кембридж спрашивал о ее здоровье и передавал приветы Бэну. Новое крыло стало его убежищем от Бэнон и ее шумного выводка. Правда, покои Томаса соединяла с остальным домом короткая галерея, но двери с обеих сторон были заперты, а ключи лежали в кармане лорда Кембриджа. Дверь в дальнем конце галереи, врезанную в стену, найти было невозможно, если не знать о ее существовании. Она открывалась в потайной ход, который вел в вечно безлюдный коридор основной части дома.