Лорд Ингалеф кин Волфклиф был спокоен, хотя напряжение последних дней оставалось заметно; сына он встретил обнадеживающей улыбкой. У юного Ингри от волнения и страха перехватило горло. Храмовый волшебник, Камрил, с которым Ингри познакомился только накануне вечером, стоял в готовности; на его обнаженном теле, прикрытом лишь набедренной повязкой, виднелись нанесенные краской древние символы. Ингри-подростку он казался старым, но теперь, во сне, Ингри понял, что на самом деле Камрил был совсем молод. Знание последующих событий заставляло Ингри высматривать в лице жреца признаки замысленного им предательства. А может быть, Камрил просто переоценил свои силы, и к несчастью привели невезение и некомпетентность? Тревога в его бегающих глазах могла говорить и о том, и о другом — или обо всем сразу.

Потом взгляд юного Ингри остановился на волках — прекрасных и опасных, и отвести от них глаза он больше не мог. Седой охотник, присматривавший за животными, должен был умереть от бешенства за три дня до отца Ингри.

Старый волк был огромен и силен, и веревки приводили его в ярость. Под густым серым мехом перекатывались могучие мышцы; на шкуре виднелись старые шрамы и новые порезы, так что мех покрывали пятна свежей крови. Зверь рвался с привязи и скулил. Его мучила болезнь, хотя тогда этого еще никто не знал. Через несколько дней из пасти волка должна была хлынуть пена, открыв страшную истину, но сейчас волк просто пытался вылизываться, чему мешали кожаные ремни, стягивавшие его пасть. Волк глухо рычал.

Молодой волк, только что достигший зрелости, пятился от своего старшего товарища, явно испытывая страх; его когти отчаянно скребли по камням пола. Егерь считал это проявлением трусости, но потом Ингри пришел к заключению, что зверь знал о заразе. В остальном же его поведение было поразительно покладистым: молодой волк вел себя, как хорошо выдрессированная собака. Волк сразу обратил внимание на Ингри, потянулся к нему, принялся принюхиваться, проявляя несомненное обожание. Ингри влюбился в него с первого взгляда; ему ужасно захотелось погладить темный с металлическим отливом удивительно густой мех.

Волшебник велел Ингри и его отцу раздеться до пояса и встать на колени на холодном полу на расстоянии нескольких шагов, лицом друг к другу. Он пропел несколько фраз на древнем языке Вилда, старательно выговаривая слова и постоянно заглядывая в мятую бумажку, засунутую за пояс. Заклинание казалось Ингри почти понятным, но смысл его все время мучительно ускользал…

По знаку Камрила старый егерь подтащил большего волка к лорду Ингалефу; при этом он выпустил из рук поводок молодого зверя, и тот сразу же подполз к Ингри. Ингри прижал его к себе; волк извернулся и лизнул его в лицо. Руки мальчика зарылись в густой мех, лаская зверя, который с тихим радостным повизгиванием принялся вылизывать его ухо. Шершавый язык щекотал кожу, и Ингри с трудом сдерживал неподобающий смех.

Пробормотав что-то над клинком, Камрил вложил жертвенный нож в руку лорда Ингалефа, потом поспешно отскочил: старый волк щелкнул на него зубами. Лорд Ингалеф теснее обхватил начавшего вырываться зверя. При попытке запрокинуть голову волка ремни на морде соскользнули, и страшные клыки вонзились в левую руку лорда Ингалефа; волк затряс головой, терзая плоть. Выдохнув проклятие, лорд Ингалеф сумел навалиться на волка и своим сильным телом прижать к полу. Блеснул клинок, рассекая шкуру и мышцы. Хлынула алая кровь. Рычание смолкло, челюсти разжались, мохнатое тело безвольно обмякло и осталось неподвижным.

Лорд Ингалеф выпрямился, отшвырнув от себя нож и тело волка. Клинок зазвенел по камням пола.

— Ох… — выдохнул лорд Ингалеф; выражение его широко раскрытых глаз было загадочным. — Сработало! Как… как странно это ощущается…

Камрил бросил на него встревоженный взгляд, а егерь поспешил наложить повязку на искалеченную руку.

— Милорд, не следует ли… — начал Камрил.