— Понятия не имею, — проговорил Перони, доедая бутерброд. Он с трудом встал на ноги и отряхнулся от крошек. — Я больше ни черта не понимаю. Знаю только, что мне надо выспаться. Разбуди меня в нужное время. — Вдруг он задумался. — Какого черта Лео так легко уступил американцам? Ведь он мог побороться с ними. Просто не верится, что мы покорно идем к ним в посольство, в то время как бедную женщину убили на нашей территории. Да и Мауро тоже.

Однако Коста отлично понимал, что происходит. Лео Фальконе никогда не вступал в сражения, которые не мог выиграть. Этим он и выделяется в квестуре среди прочих. Инспектор умнее многих. Возможно, существовала еще одна причина. Утром появился какой-то безликий тип из службы безопасности — пришел как раз в тот момент, когда американку грузили в катафалк — и разговаривал с Фальконе наедине. Раньше Коста его никогда не видел. Перони — а он знал практически всех полицейских и агентов в городе, как гражданских, так и военных — только взглянул на этого человека и тихо выругался.

— Как звали того парня из службы безопасности?

Перони скорчил гримасу отвращения.

— Виале. Не спрашивай меня о том, чем он занимается. Или в каком звании. Я встречал его пару раз, когда мы арестовывали людей, которых он хотел отпустить на свободу. Этот тип умеет оказывать давление.

Коста чувствовал, что ступил на опасную тропу.

— Даже ты ему поддался?

— Я мог бы все рассказать тебе, Ник, — промурлыкал Перони, — но беда в том, что потом мне придется отрезать твой язык. Я шучу, хотя тут не до шуток. Если честно, то такие люди в наше время добиваются всего, чего хотят. И мешать им — только себе вредить.

Коста улыбнулся и молча направился к дивану. Улегся на него и впервые за последние сутки вытянул ноги.

— Намек понял, — сказал Перони, махнул рукой и скрылся в спальне.

Моника Сойер стояла у простого деревянного прилавка «Ланголо дивино» и мучилась оттого, что не владела итальянским. В агентстве ей порекомендовали это место и попытались объяснить, что там присутствует игра слов, которая в переводе обозначает одновременно и «божественное» и «винное». Она вроде поняла шутку. Речь шла о винном баре. Или даже об энотеке, то есть месте, где продаются разнообразные вина, дешевые и не очень. А также довольно дорогие блюда из макарон, сыра и холодного мяса. По крайней мере так ей сказали. И вот теперь Моника стоит в баре, расположенном на углу двух узких аллей неподалеку от кампо деи Фьори и не понимает толком, что к чему. Один конец комнаты в форме буквы L похож на библиотеку, где возвышаются один над другим ряды дорогих на вид бутылок, уходящие под высокий потолок. Остальная часть бара представляет собой простой узкий проход с деревянным полом, где может разместиться несколько человек. Тут стоят несколько сосновых столов, а в стеклянном шкафу красуются тарелки с ароматным сыром. Пожилой человек в коричневой куртке вроде тех, какие носят продавцы в лавках скобяных товаров, быстро говорил что-то по-итальянски. Бармен мог бы обращаться к ней и на урду, Моника все равно ничего не понимала. В заведении, кроме нее, находился еще только один клиент, человек в черном костюме. Он сидел на скамье, читал итальянскую газету и потягивал вино из самого большого стакана, который Моника Сойер когда-либо видела. Время от времени человек взбалтывал содержимое, нюхал его, улыбался и делал небольшой глоток.

Моника родилась в Сан-Франциско и хорошо знала бары. У нее должно получиться. В третий раз она очень отчетливо произнесла: «Будьте добры, бокал шардонне». И была готова расплакаться, так как человек за стойкой вновь начал лепетать что-то непонятное и махал рукой в сторону множества бутылок с разнообразнейшими винами.