— Джанни! — крикнул Коста и тотчас увидел в свете жаровни блеск металла.

Эмили уворачивается от нерешительного выпада одного из подростков с ножом и сильно бьет его ногой в промежность. Тот с диким воплем падает на землю. Остальные подростки обступают ее со всех сторон и начинают кричать.

Худенькая девочка пользуется ситуацией и вновь исчезает в темноте.

Коста размышляет над возможными вариантами и приходит к выводу, что есть только один выход. Делает два выстрела в небо и смотрит, дошло ли до пацанов предупреждение.

Девочка бросается к ведущим вверх ступеням. Теперь она уже сама по себе и не имеет ничего общего с разъяренными, но отступающими хулиганами.

— Отлично! — прорычала Эмили. — А я считала, что мы не должны пускать в ход огнестрельное оружие.

— Просто Липман просил нас доставить тебя ему в целости и сохранности, — сказал Коста. — Ты хорошо бегаешь?

— Очень хорошо, — ответила она.

Он кивнул в сторону моста.

— Наблюдай за ступенями. Когда девчонка появится, смотри, куда она побежит. Я пойду за ней. Джанни, останься с Эмили.

Перони уже направлялся к каменной лестнице.

На расстоянии добрых двадцати метров от себя Ник Коста разглядел девочку, которая поскользнулась на покрытой грязью дорожке, но тут же вскочила на ноги и побежала дальше. Он сделал глубокий вдох, выбежал из-под моста и бросился вслед за девочкой.

Через минуту он уже добрался до второго уровня ступеней. Бегом преодолел их, видя ее следы на снегу. И все время его не оставляла мысль о том, что не надо бы ему стрелять.

Он достиг уровня дороги, увидел Перони и Эмили внизу, в двухстах метрах от Лунгатевере, и Алексу рядом с ними. Дым от ее сигареты тонкой перистой полоской устремлялся в холодное ночное небо.

Коста окинул взглядом улицу и увидел, как худенькая стройная девочка удаляется в сплетение аллей, примыкающих к улице Виктора-Эммануила.

Стоя в тускло-коричневом свете охранных огней продовольственного магазина, за беглянкой также наблюдал высокий, держащийся прямо мужчина, одетый в черное.

Монаха-еретика Джордано Бруно привязали к столбу возле Кампо-деи-Форто холодным февральским днем 1600 года и сожгли на костре. Теперь его черная статуя стоит на пьедестале в центре площади и разочарованно взирает на двадцать первый век. Рыночный мусор — деревянные ящики, раскисшие овощи, пластиковые сумки — лежит и воняет в жидкой грязи. Уборщики отлынивают от работы, ссылаясь на ненастную погоду. И лишь горстка ночных пьяниц смело бредет по снегу, переходя из одного заведения в другое. Американцы направляются в «Пьяный корабль» или «Неряшливый Сэм», местные жители — в «Венеру» или «Таверну дель Кампо». А вокруг статуи, прикидывая, как бы достать деньжат, толпятся на колючем ветру жалкие бродяги, постоянные обитатели этой части города, где нет недостатка в простоватых туристах.

Из сотни людей, кружащих у Кампо в ту ночь, лишь одна Эмили Дикон знала, кто такой Джордано Бруно. При желании она могла бы рассказать кому-нибудь о том, почему эксцентричный затворник, умерший из-за своего упрямства, не желая угождать мстительным властям, стал основателем современной гуманистической философии. Подростком, когда родители перестали ладить друг с другом, Эмили часто приходила сюда, размышляя о том, как бы понравился современный Рим человеку, считающему, что мир будущего будет гораздо лучше того, в котором он живет. Те же мысли роились в ее сознании и в данный момент. Эмили прекрасно знала город. Кампо вызывала у нее столько разнообразных воспоминаний, плохих и хороших, что трудно было сосредоточиться на чем-то главном. Липман определенно привез ее в Рим как знатока архитектуры. Возможно, он ошибся.