Он подал Майе графин. Она стала рассматривать его при свете свечи.

— Я уже как будто видела его, — проговорила она. — И даже жила внутри него. Это была Вселенная.

Новак недоуменно пожал плечами. Теперь, с рукой, прикрепленной к плечу, он мог легко пожимать плечами.

— Поэты заявляют то же самое о любой земной песчинке.

Она взглянула:

— Этот графин сделан из песка, не так ли? И линзы камеры сделаны из песка. А значит, любое явление подобно песчинке.

Новак неторопливо улыбнулся.

— Хорошая новость, — произнес он. — Вы мне нравитесь.

— Какое чудо — сохранить стеклянный лабиринт, — заметила она, повертев в руках графин. — Он казался более реальным, когда был виртуальным. — Майа вернула ему графин.

Новак привычно посмотрел на него, погладив левой рукой, правая вроде как покрылась резиновой перчаткой.

— Что же, он очень старый. Маленький фрагмент прошлой культуры. Шедевры культуры! — И он процитировал на честине: — «Созданный из мраморных изваяний, из лесных сучьев и трав, истоптанных ногами. Ты, безмолвное творение! Наши умы теряют от тебя покой и равновесие, словно от вечности. Ты ледяной стих! Когда это поколение сойдет в могилу, на твою долю останутся трудности множества других людей. Друг человечества! Ты скажешь нам: „Красота — это правда, а правда — это красота“. Мы не знаем иного, и нам не нужно знать больше».

— Это стихи?

— Старое английское стихотворение.

— Тогда почему же вы не процитировали его по-английски?

— На английском больше нет поэзии. Когда он распространился по миру, то вся поэзия исчезла.

Майа задумалась. Это высказывание было лестным и, казалось, многое объясняло.

— В таком случае выходит, что стихотворения еще могут звучать на честине?

— Честина — устаревший язык, — ответил Новак. Он поднялся — рука вытянулась, как пластилиновая, — и поставил графин на место.

— Когда мы должны выехать в Рим? — спросила Майа.

— Утром. Рано.

— Тогда можно мне подождать вас здесь?

— Если вы обещаете погасить свечи, — отозвался Новак, не без труда поднимаясь по лестнице. Через десять минут его рука слетела вниз и молча исчезла в неизвестном направлении.

Майа вскинула на спину рюкзак. И вежливо предложила понести сумку Новака. Он с готовностью отдал ее. Сумка весила, наверное, полтонны. Новак недовольно вздохнул, открыл дверь и, сосредоточившись, сделал три коротких шага по старой мостовой к новенькому сверкающему лимузину.

Майа положила его сумку и свой рюкзак в багажник и забралась в лимузин, бесшумно и быстро тронувшийся в путь.

— Почему ваша жена не поехала с вами в Рим?

— О, эти деловые поездки, они очень утомляют, на них соглашаешься только по обязанности. Она от них устает.

— Вы давно женаты на Милене?

— Мы поженились в 1994 году, — пробурчал Новак. — Сейчас это лишь так называемый брак. Мы живем, как брат и сестра. — Он потрогал свой подбородок. — Нет, я неточно выразился. Мы пережили сексуальные страсти. Теперь существуем как драгоценные ископаемые друг для друга.

— Редко случается, чтобы люди были женаты почти сто лет. Вы должны этим гордиться.

— Возможно. Если вы прощаете друг другу вульгарность плотской страсти, — что же, тогда мы с Миленой — коллекционеры и терпеть не можем выбрасывать старые вещи.