— Борис, — кинулась ему на шею жена. — Милый, как ты здесь оказался?

— Нанкуль, живо на коня! — скомандовал он.

— Я только возьму…

— Ничего, ничего не надо, — перебил он ее. — Быстрей, быстрей, быстрей.

Он торопил ее служанок, не давая им ни переодеться, ни опомниться, ни вернуться в терем.

— Там кони! Бросьте вы тряпье!

Печенеги вбегали в церкви, молящиеся там падали на пол, и иереи с перепугу либо убегали в алтари, либо прятались под налои. А налетчики рвали с икон серебряные и золотые оклады, хватали кресты, чаши, дароносицы, кадила — все, что блестело. Хватали горящие свечи и тут же поджигали храмы. Более десятка церквей загорелось в короткое время в Киеве.

В деревянном городе появление красного петуха страшнее любого поганого, а если еще и в нескольких местах, то это — почти конец света. Поднялась суматоха, паника не только среди жителей, но и среди людей ратных.

Именно вспыхнувший киевский пожар позволил печенегам почти без потерь выскользнуть из города.

А Киев горел и выгорел бы дотла, если бы дунул ветерок — хороший помощник красного петуха. На счастье, было тихо, сгорели лишь ограбленные церкви и прилегавшие к ним дворы. Подол вообще не пострадал.

Уже вечером, когда измученные, перемазанные копотью киевляне тушили последние головешки, к великому князю притащили пленного печенега, одного из зажигалыциков.

— Вот, князь, казни его, он поджигал.

— Больно вы прытки на казнь-то, — молвил Ярослав, внимательно осматривая пленного. — Нам, чай, и поговорить есть о чем. Верно? — взглянул приязненно в глаза пленнику.

Печенег промолчал, он знал, что ждет его, а потому решил молчать, беречь силы для конца.

— Ну, что молчишь, герой?

— А что я должен говорить?

— Ну, хотя бы кто командовал вами? Что молчишь? Чистосердечно расскажешь, могу и отпустить тебя. Из твоей шкуры воротника не сошьешь.

— Князь Борис вел нас.

— А зачем?

— У него тут жена оставалась, надо было спасать ее.

— Вот те раз. — Ярослав взглянул недоуменно на милостников своих. — Тут была жена Бориса, почему же мне не сказали об этом? Позовите дворского.

Пришел Прокл Кривой.

— Ты что ж, Кривой, не сказал мне, что здесь была жена Бориса?

— Но, князь, ты спросил, кто из них во дворце, я тебе и сказал. А жена Бориса жила в городе, на подворье Коснячки. А ты же про Киев не спрашивал.

— «Не спрашивал, не спрашивал», — передразнил князь дворского. — А сам не мог сообразить, какие бабы меня интересуют? Ступай, да вдругорядь будь подогадливее, ежели не хочешь последнего ока лишиться.

Прокл ушел, вздыхая. Печенега князь велел пока отправить в поруб: завтра придумаем для него что-нибудь.

Уже ночью князь призвал к себе Эймунда, спросил с ехидством:

— Ну так как твоя ловушка, Эймунд? Захлопнулась?

— Разве мог я ожидать, князь, что они город зажгут?

— Эх ты, ловец! Еще ежели так словишь, от Киева одни головешки останутся. В общем, Бориса теперь от поганых и пряником не выманишь.

— Ну, теперь мы хоть знать будем, где он, — сказал варяг.

— Дороговато за это знание заплатили, эвон едва не полгорода сгорело. Что ж, всего-то одного печенега и словили?

— Одного, Ярослав Владимирович, — вздохнул Эймунд. — До них ли было, когда вся улица занялась. Не за печенегов, за ведра пришлось браться.