— Никакой ни «пан профессор», — примирительно сказал парень. — Я — Михал, иногда со мной случаются всякие приключения, — почесал он себя по лбу. — Теперь вот — это.

— Можно?

Думая, что хуже уже не будет, Михал качнул головой и впустил девушку. Малгося вошла — чуть ли не перепрыгивая горы мусора — направилась к балкону и раскрыла его настежь. Капли дождя попали на пол, а Михал заявил:

— Э-э-э…

— Не «э-э-э», а хуже уже не будет. Что это ты тут натворил?

Михал уселся под стенкой.

— Ничего. Я тут живу.

— Если бы хозяин все это увидел, он бы тебя в окно спустил.

— Увидел уже, увидел. Я туг хозяин.

Глаза Малгоси засветились, словно спутник на безоблачном небе. Парень пока еще студент, но с собственной квартирой, без родителей, дедушек и бабушек, может слушать музыку в любое время дня и ночи, делать, чего только заблагорассудится — был понятием столь же абстрактным, как бутерброд, падающий маслом кверху. И тут же девушка опечалилась — нет, этот тип никак не может быть порядочным, до тридцати лет никто на квартиру честно заработать никак не может.

— Родители проживают в Германии, — ответил Михал на незаданный вопрос. — И ты права, вряд ли бы они были довольны.

Парень закурил и перебросил пачку сигарет девушке. Пепел он сбивал прямо на пол и рассказывал, как гулевонил пару дней, что застал после возвращения на двери, и что посоветовал ему Фиргала. Малгося была поражена его откровенностью.

— Я просто боюсь начинать убирать весь этот балаган. А ведь псы могут заскочить сюда в любую минуту. Тебе следовало бы уйти, — прибавил Михал, снижая голос.

— Почему?

— Потому что, если придут, то захватят нас обоих, ты вылетишь из школы, и вместо экзаменов на аттестат зрелости будешь иметь на шее дело. Мои родители, возможно, и далеко, но ведь твои — рядом.

— Я уже совершеннолетняя.

— Супер! Спасибо тебе агромадное!

— Михал, а тебе сколько лет?

— Двадцать три.

— Так ты уже старик. А чем мужик старше, тем уборка идет хуже. Не слышал про такое?

Михал отрицательно покачал головой. Малгося поставила свой рюкзачок на единственный свободный фрагмент пола, затем осторожно подняла кальян.

— Думаю, что начнем мы вот с этого.

* * *

Тем вечером во Вроцлаве деялось много чего. Томаш Бенер был взволнован телефонным звонком от дочки, которая сообщила, что вернется позднее обычного, и попросила, чтобы отец особо не нервничал. Бенер злился почти до восьми, потом занялся сексом с женой и, в конце концов, заснул, все еще помня то странное чувство, которое посетило его, когда он смотрел на соседний жилмассив. О массиве размышлял и адвокат Фиргала, который отправился, как и каждый вечер, посидеть в тихом костеле, прося прощения у Господа за свои плохие поступки.

В Святом Вроцлава работа шла на полную катушку, хотя, возможно, это и не самое лучшее определение. Люди очищали стены в сонном, однообразном ритме, без сна, без еды, без единой мысли о том, почему это им не нужно ни того, ни другого. Если бы кто-нибудь вошел в границы массива, он наверняка был бы изумлен тишиной, которую нарушали только лишь отзвуки ударов по стенам и полу, дождь и ветер.

При невероятных усилиях был начат процесс ликвидации бетонной стяжки в коридорах. Эта работа шла очень медленно. Не хватало инструментов и специального оборудования — трех отбойных молотков явно не хватало. Жильцы действовали шлифовальными машинками и ломами, в ход пошли кувалды, и вот — метр за метром — открывалась черная поверхность, точно так же, как разбитый лед открывает поверхность озера.