Родилась молчаливая организация труда и распределение на группы, с учетом индивидуальных способностей. Наиболее сильные и привыкшие к работе мужики трахались тем, что разбивали коридоры; за ними шли более слабые — чаще всего, женщины — пакуя мусор в мешки для одежды. Затем мешки и одежда попадали в руки детей, которые выбрасывали их в окна, очень часто разбивая при этом стекла. Если бы вы встали на Жмигродской или Балтицкой, вашим глазам открылся бы необычный вид — погруженный в тихую работу микрорайон, где стук молотков и рев электроинструментов никак не проходит, не заглушается отзвуками веселой вечеринки или ревом запускаемых автомобилей. С волшебной регулярностью из окон и балконов вылетали серые кометы мусора. Облака пыли вызывали впечатление, будто бы дом готовится взлететь в небеса.

Были начаты попытки очистить фасады, пока что беспомощные и нескоординированные. Группа старичков, не способных к работе на стяжке, вылезла на крышу и сдирала там толь. Куски толя медленно слетали вниз, подобно осенним листьям. Другие пробовали сдирать фасадную штукатурку там, куда могли достать из окон и балконов. Некая изобретательная пенсионерка разложила гладильную доску между двумя балконами, упала и скончалась на месте. Но так говорят люди, потому что тела так никто и не нашел. Якобы, кто-то там грохнулся с крыши, еще кто-то умер от тяжелой работы, голода, недостатка сна. Все это неправда.

К работам присоединились следующие люди — четвертый уже полицейский, которому не понравилось, как из окон и балконов выбрасывали мусор; журналист, пронюхавший сенсацию и желавший ее описать; наконец — судебный исполнитель, заинтересованный взысканием трехсот злотых за книжки, взятые несколько лет назад из городской библиотеки. Все трое обрели новый смысл жизни, совершенно безболезненно. С тех пор вся их предыдущая жизнь казалась им менее существенным, чем позавчерашний сон.

В панельном доме через улицу, в однокомнатной квартирке Михала, работа шла еще быстрее. Малгося совершала чудо преображения. Хозяин, совершенно дезориентированный, кружил по комнате, курил, выпивал, пробовал помогать, ломая и разбивая все, что можно было поломать и разбить, включая отчищенный и высушенный кальян. Казалось, что когда он грохнулся, застонали полы, вместе с ними — весь свет, в том числе и отчаявшийся Михал.

Малгося рьяно и крайне точно укладывала разбросанные книжки, вытряхивая застрявшие между страницами остатки табака. Она же отпихнула Михала от горы грязной посуды в умывальнике, посоветовав, чтобы тот занялся сбором бутылок и окурков. В пластиковый мешок отправились остатки жратвы за пару недель: огрызки пиццы, заплесневевшая лапша, фасоль из замороженных наборов и окаменевшие тосты — все, что ютилось в раковине. Точно так же, как в Святом Вроцлаве сдирали краску и обои, в однокомнатной квартирке неподалеку кружили пустые бутылки, исчезали пятна от разлитого пива и фруктовых соков. Малгося закончила около двух ночи. Святой Вроцлав работать продолжал.

Только лишь завершив уборку, девушка сориентировалась, что уже очень поздно. Отец мог спать или ожидать ее.

— Клевая хата! — сказала она.

Отец уже спал.

* * *

Я считаю, что, самое большее, через неделю после рождения, существование Святого Вроцлава сделалось очевидным. Люди перешептывались о какой-то тайне посреди города, а мужчина с татуировкой на лице начал регулярно появляться в районе Рынка, провозглашая пламенные проповеди. Я видел его страницу в Интернете — болезненно-синюю, заполненную ангелочками различного рода и племени — еще прослушал длинную речугу, посвященную последним дням. Я заметил, что за мужчиной тянется довольно приличная группка людей.