|
А затем совершенно случайно он заткнул сову под корягу, и его нос освободился. Теперь он мог свободно убежать, но вместо этого, как стрела, бросился на совенка. Он повалил его на спину и вонзил ему свои острые, как иголки, зубы прямо в живот. Ему показалось при этом, что он прокусывал подушку, так густы были перья на молодой сове. Все глубже и глубже вонзал он в нее свои клыки и когда стал, наконец, прокусывать ее тело, она защелкала в воздухе своим клювом, стараясь схватить его хоть за что-нибудь и кончила тем, что все-таки ухватила его за ухо. Бари почувствовал невыносимую боль и сделал еще большее усилие, чтобы поскорее покончить со своим забронировавшимся в перья врагом. В своей борьбе они, как шары, катались между кустов можжевельника, росших по скату котловины, через которую пробегал ручей. Затем оба они покатились с обрыва прямо к воде, и во время падения Бари выпустил из зубов свою жертву. Но сова крепко вцепилась в своего врага, и когда они очутились уже на дне оврага, она все еще держала Бари за ухо.
Из носа щенка струилась кровь, он испытывал такое чувство, точно у него отдирали ухо от головы совсем, и в эту неблагоприятную для него минуту в совенке пробудился его новый инстинкт: употребить в качестве вспомогательного оружия свои крылья. Сова никогда вообще не вступает в борьбу, не использовав предварительно своих крыльев, и с радостным шипением совенок принялся поражать ими своего врага с такой силой, что это даже оглушило Бари. Он должен был зажмурить крепко глаза и продолжать борьбу уже вслепую. В первый раз за все время, пока она происходила, он вдруг почувствовал желание бежать. Он попытался было отбиться от совы передними лапами, но она, не отличавшаяся вообще быстротой соображения, но упорная в раз принятом решении, все еще висела на его ухе, как неотвязчивая судьба. В самый критический момент, когда Бари уже убедился, что будет побежден, ему неожиданно помог счастливый случай. Ему удалось схватить совенка за ногу. Он вскрикнул от боли, разжал свой клюв, и ухо наконец освободилось. С торжествующим ворчанием Бари еще крепче стиснул в зубах ногу совенка. В возбуждении от борьбы он даже и не заметил, что тут же, под ними, с шумом катил свои воды ручей; оба они свалились с высокого берега прямо в него, и холодная, поднявшаяся от дождей ванна сразу же охладила последнее ворчание и последнее шипение двух маленьких борцов.
СТРАШНАЯ НОЧЬ
После первого погружения в воду ручей для совы оказался такой же стихией, как и воздух. Она стала плавать по его поверхности с такою же легкостью, как и чайка, поворачивая во все стороны свою большую голову, точно и сама удивлялась тому, что могла делать это так быстро и без малейших усилий. Для Бари же дело обстояло совсем иначе. Он пошел ко дну, почти как камень. Вода с шумом наполнила его уши, в глазах помутилось, захватило дыхание, стало страшно. Его стало быстро засасывать течением. Чуть не на полторы сажени он находился под водой. А затем его вынесло вдруг на поверхность, и он отчаянно заработал лапами. Но это принесло ему мало пользы. Это только дало ему возможность лишний раз увидеть свет и набрать в себя воздуха, а далее он попал в самый водоворот, образовавшийся между двумя упавшими в воду стволами деревьев и походивший на стремнину под мельничным колесом. Его понесло там с такой быстротой, что даже самый зоркий глаз на пространстве целых двенадцати футов не смог бы уловить его движения. Его донесло наконец до мелкого места, по которому вода стремилась, как по лотку, напоминая своей быстротой водопад Ниагару в миниатюре, и целых пятьдесят ли шестьдесят ярдов он прокатился вдоль него, точно косматый шар. Отсюда его выбросило в глубокую, холодную лужу, а затем, почти полумертвый, он выкарабкался наконец на песчаный берег. Долго пролежал он на солнце без движения. Ухо не давало ему покоя, а когда он наконец поднялся на ноги, то и его раненый и горевший, точно в огне, нос тоже дал себя почувствовать. |
