БАРИ НЕ ДАЕТ ПОКОЯ МАК-ТАГГАРТУ

К середине января война между Бари и Бушем Мак-Таггар-том разгорелась до того, что уже не представляла собой простого инцидента. Это была уже не простая плутня животного и не случайное раздражение человека. Она превратилась теперь в стихийное raison d'etre их жизни. Бари, так сказать, вцепился в охотничий район Мак-Таггарта. Он проносился через него, как опустошительный смерч, и всякий раз, когда ощущал свежий запах фактора из Лакбэна, в нем тотчас же с новой силой начинал работать инстинкт, предупреждавший его, что он имеет дело со своим сильнейшим врагом. То и дело он перехитрил Мак-Таггарта: он продолжал опустошать его ловушки, вытаскивать из них приманки, с наслаждением разрывал шкурки на части и считал высшим для себя удовольствием не есть, а только портить. Проходили недели, и его ненависть в нем только разгоралась, пока, наконец, он не стал хватать и грызть снег, по которому проходил Мак-Таггарт. И все время, несмотря на такое озверение, он видел перед собою образ Нипизы, который все отчетливее и яснее стал появляться у него в мозгу. То безграничное одиночество, которое угнетало его долгие дни и ночи, когда он отыскивал ее и поджидал у Серого Омута, снова навалилось на него и стало давить его еще больше, чем в первые дни ее потери. В звездные и лунные ночи он стал посылать ей свои тоскливые вопли и, прислушиваясь к ним издали в самую полночь, Мак-Таггарт чувствовал, как вдоль его спины пробегала какая-то странная дрожь.

Ненависть человека отличалась от ненависти животного, но, пожалуй, была еще более непримирима. Для Мак-Таггарта это было не простой ненавистью. К ней еще присоединился необъяснимый и суеверный страх, этот пустяк, над которым он смеялся и который проклинал, но который следовал за ним неотступно, как его запах всюду следовал за Бари. А Бари работал не только за себя одного, он работал и за Нипизу. Мысль об этом и угнетала Мак-Таггарта, да так, что он ни о чем другом не мог и думать. Не проходило дня, чтобы он не вспомнил о Нипизе не проходило ночи, чтобы она к нему не являлась. Ему даже показалось в одну из бурных ночей, что в вое ветра он услышал ее голос, и как раз в это же время до него донесся из леса и отдаленный, тоскливый плач Бари. В эту ночь он как-то особенно боялся. Он вскакивал с постели, начинал курить, пока вся комната не становилась синей от дыма. Он проклинал Бари и метель и уже не чувствовал в себе прежнего задора разгулявшегося самца. Он не переставал ненавидеть Бари, он питал к нему ненависть больше, чем к кому-либо из людей, но теперь он имел достаточно оснований, чтобы желать его убить. В первый раз он почувствовал это желание во сне, в беспокойном сновидении, и после этого его ни на минуту не оставляла мысль, что именно дух Нипизы руковорил Бари во всех его поступках.

С некоторого времени он вовсе перестал рассказывать на посту, как грабил его «черный волк». Испорченные зубами Бари шкурки он скрывал и держал это в секрете. Он изучал каждый способ, посредством которого местные охотники убивали на всем Барренсе лисиц и волков. Он испробовал всевозможные яды, один из которых был настолько силен, что одна капелька его могла моментально уложить на месте он употреблял в дело стрихнин в желатиновых капсулах, завернутых то в олений или лосиный жир, то в их печенку и даже в мясо дикобраза. Наконец, при приготовлении своих ядов он стал погружать свои руки в бобровое сало, чтобы отбить этим от приманок всякий дух он человеческого тела. Лисицы, волки и даже куницы и горностаи умирали от этих приманок, а Бари только подходил к ним, обнюхивал их и отправлялся дальше. Тогда Мак-Таггарт стал отравлять все без исключения приманки в своих ловушках. Это привело к некоторому желаемому результату, потому что Бари перестал вовсе прикасаться к приманкам и занялся только одними живыми кроликами, на которых Мак-Таггарт ловил крупных зверей.

В первый раз Мак-Таггарт увидел Бари только в январе.