Кракович знал его лично – это был робкий, не уверенный в себе человек, обычный чиновник, не обладавший талантом экстрасенса. Просто один из персонала особняка.

Между открытой дверью и перилами лестницы лицом вниз лежал труп охранника в униформе – в сером комбинезоне с одной желтой полосой на левой стороне груди. Это был не Галенский – сугубо штатский человек, а именно офицер охраны. Голова, обращенная лицом к полу, плавала в луже крови и казалась неестественно плоской, потому что лица как такового не существовало – вместо него была лишь бесформенная кровавая масса.

Осторожно перешагнув через тело, Кракович и Гульхаров вошли в маленький кабинет. Позади стола, возле самой стены в углу, скорчившись, сидел Галенский, вцепившись руками в торчавший из его груди ржавый меч, воткнутый в него с такой силой, что секретарь был пришпилен им к стене. Из широко раскрытых глаз исчезло выражение ужаса. Некоторые люди после смерти уже не способны что‑либо чувствовать.

– Пресвятая Богородица! – прошептал Гульхаров. Ему еще не приходилось видеть что‑либо подобное. Он не успел стать настоящим боевым солдатом.

Пройдя через следующую дверь, они оказались в бывшем кабинете Боровица.

Это была просторная комната с большими окнами, защищенными пуленепробиваемыми стеклами. Из расположенных в закругленной стене окон открывался вид на находящийся в отдалении лес. Ковер на полу был в некоторых местах прожжен и заляпан. На стоявший в углу массивный дубовый письменный стол из окон падал яркий дневной свет. Что же касается кабинета в целом, то здесь все было разрушено и выглядело помещение кошмарно!

Расколотое радиопереговорное устройство с торчавшими во все стороны проводами валялось на полу; стены были выщерблены, дверь расколота в щепки множеством попавших в нее пуль, а за ней, почти перерезанное надвое автоматной очередью, лежало тело молодого человека, одетого на западный манер. Застывшая лужа крови практически приклеила его к полу. Это было тело Гарри Кифа.

В нем не было ничего примечательного, кроме полного отсутствия выражения страха или боли на чистом, не поврежденном выстрелами лице.

Но истинно ужасное зрелище предстало перед их глазами возле противоположной стены кабинета.

– Это Борис Драгошани, – сказал, указывая на него, Кракович. – Думаю, что им руководило вот это существо, приколотое к его груди.

Он осторожно пересек комнату и остановился, внимательно разглядывая то, что осталось от Драгошани и жившего внутри его паразита. Гульхаров держался у него за спиной, боясь подойти ближе.

Обе ноги у Драгошани были сломаны и, неестественно вывернувшись, лежали на полу, руки покоились вдоль спины, локти находились выше пола, предплечья развернуты под прямым углом, а кисти далеко высунулись из рукавов пиджака и больше походили на звериные лапы – сильные, огромные, готовые схватить, они застыли в предсмертном спазме. На лице царило выражение невыносимой муки, которое было тем более страшно, что едва ли это можно было назвать лицом человека. К тому же череп был рассечен от уха до уха.

Но лицо!..

Челюсти Драгошани походили на пасть огромного пса, рот был открыт и внутри него виднелись кривые острые зубы. Череп имел какую‑то странную форму, а длинные с острыми концами уши были загнуты вперед и прижаты к вискам. Лопнувшие глаза зияли, как две красные дырки, а длинный, покрытый морщинами нос, приплюснутый, с расширенными ноздрями напоминал сморщенный, загнутый нос летучей мыши. Внешне Драгошани был похож одновременно и на волка, и на летучую мышь, но меньше всего на человека. Однако существо, приколотое к его груди, было еще хуже.

– Что? Что же это такое? – задыхаясь, спросил Гульхаров.

– Боже, помоги мне! – Кракович потряс головой. – Понятия не имею.