|
Сердце молодого подполковника наполнялось болью. Как и многие собратья по оружию, он твердо верил, что армии не дали победить, ударили ножом в спину, заставив прекратить боевые действия в момент, когда следовало начинать ломить силой силу. Скорбь и обида стали тем горше, когда вернувшийся в Санкт — Петербург генерал Стессель — виновник сдачи Порт — Артура — подал в суд на генерала Горбатовского за ослушание приказа. «В Российском Уставе нет приказа капитулировать!» — взорвался на суде Горбатовский. Очень скоро сам обвинитель превратился в обвиняемого, был осужден, приговорен к смертной казни, затем, с учетом прежних заслуг, к десяти годам крепости, а потом и вовсе помилован государем. После слушаний в суде Згурскому удалось испросить себе годовой отпуск — уехать в Ниццу лечить раны. Более душевные, нежели телесные. Ему было холодно. Постоянно холодно. Странное ощущение — внутри пылало огнём, а он не мог согреться даже здесь, на золотом песке Лазурного побережья. Часами этот странный русский бродил вдоль берега — с тяжелой, залитой свинцом тростью, разминая кисть и расхаживая простреленную во время прорыва ногу. Там, на залитой солнцем набережной, он и увидел ангела, невесть для чего, каким — то божьим попущением спустившегося на земную твердь. Вернее, не увидел — буквально наткнулся, вновь блуждая мыслями по заснеженным тропам древнего царства Силла.[11] — Прошу извинить меня, — успевая поддержать стоящую у парапета девушку, которую он едва не сшиб, сконфуженно вымолвил Згурский. — Задумался, знаете ли… — Не стоит извинений. Вы русский? — Барышня улыбнулась и распахнула глаза ему навстречу. Згурский не мог объяснить, что произошло в тот момент. Ему стало тепло. Ему стало хорошо, легко и как будто — он не мог найти подходящего слова — воздушно. — Подполковник Згурский Владимир Игнатьевич, — отрапортовал он, чувствуя, как нелепо, по — солдафонски звучат его слова. — Кречетникова Татьяна Михайловна, — чуть присела в реверансе девушка. Згурскому вдруг захотелось подхватить ее на руки, сказать, что ангелам не подобает делать реверансы, подхватить и нести туда, куда она скажет, хотя бы и в горние выси, за облака, где и обитают такие ангелы. — Ой, как хорошо! А мы с папенькой только — только приехали. Он пошел в гостиницу договариваться, а я морем любуюсь, — будто старому знакомому рассказывала Татьяна Михайловна, и Згурский понял, зачем он выжил там, где порою думалось, что выживать не стоит. — Вы были на войне? — глядя на увесистую трость в руках нового знакомца, поинтересовалась девушка. — Да, — подтвердил Згурский. — Был. — Ну конечно же! Я знаю. — Татьяна Михайловна захлопала в ладоши. — Я знаю! О вас же в газетах печатали. В «Русском инвалиде» и в журнале «Нива»! «Рота под командованием храброго капитана Згурского первой ворвалась в неприступную цитадель Пекина», — звонко продекламировала она. — Это было целых шесть лет назад, — зачем — то уточнил Згурский. — А я помню — отец вырезал эту статью из газеты. Там еще говорилось, что вы под ураганным огнем выкатили пушку на прямую наводку и стали бить по воротам, пока они не разлетелись в щепы. А потом вы устремились в атаку. — Это было не совсем так. — Но все равно. Пекин — это же так интересно! — Бейджин, — поправил Згурский. — Местные жители называют столицу — Бейджин. — Приходите нынче к нам чай пить! — Татьяна Михайловна улыбнулась, отчего видавшего виды подполковника окатило новой, теплой, до изнеможения нежной волной. |
