|
— В пренеприятнейшую историю вы попали, герр Кристенсен. Вот заявление, написанное со слов гражданки Клавдии Суконкиной, шестнадцати лет. Что вы хотели принудить ее к развратным действиям и для того насильно потащили в подворотню. Гражданка Суконкина утверждает, что шедшие через проходной двор незнакомые ей мужчины попытались вступиться за нее, но вы, применяя японское жиу — жицу, нанесли двоим ее защитникам травмы. Кстати, довольно тяжелые. — Это было не джиу — джицу, и вообще, все обстояло не так. — Да я — то знаю, уважаемый гражданин Кристенсен. И Суконкина эта прежде у нас по разным делам проходила. Проститутка, карманница, приманка — вот как в вашем случае. Но бумага есть бумага. Гражданка Суконкина имеет все права, которые революция даровала простому человеку, в том числе и на защиту со стороны Народного комиссариата внутренних дел, который я здесь представляю. У нее, видите ли, есть как минимум один свидетель, который точно подтвердит, что вы заволокли ее в подворотню и пытались изнасиловать. А потом напали на троих мирных тружеников и зверски их избили. — Я полагаю, что этот фарс подстроен ОГПУ, является недружественным шагом к организации Красного Креста и ко мне лично, как к человеку близкому к датским правительственным кругам. Я непременно подам жалобу. Этот вопиющий случай немало осложнит и без того непростые дипломатические отношения между Данией и Советским Союзом. — Ну что вы — так сразу и жалобу. — Орлов благодушно улыбнулся. — Я к вам со всей душой, камня за пазухой не держу. Просто рассказываю суть дела, стараюсь помочь. Всякому ясно, что Суконкина, шалава мелкая, клевещет на вас. Но ведь «ясно» к делу не подошьешь. Придется с ней отдельно поработать, чтобы отказалась от своего оговора. А на это время нужно. Такая вот история, уважаемый герр Кристенсен. А потому придется с вас взять подписку о невыезде, как то ни прискорбно. — Но у меня нет времени для этого. Я приехал сюда не отдыхать! — Я понимаю. И тем не менее. Могу предложить вам хорошую квартиру для съема. В гостиницах, знаете ли, слишком много чрезмерно бдительных глаз — всякого иностранца считают шпионом. А я, в свою очередь, из дружеского к вам расположения, постараюсь закрыть дело как можно быстрее. Вы понимаете, о чем я говорю? — Сколько? — произнес сотрудник Красного Креста. — О нет — нет! И речи быть не может! — Орлинский выставил перед собой руки. — Ну что вы! Это просто обычная помощь одного интеллигентного человека другому. Вот адресок, давайте я вам подпишу пропуск… В дверь кабинета постучали. — Болеслав Янович, — в кабинет вошел секретарь, — к вам тут посетитель. Вне списка. — Кто таков? — Прежде у нас служил. — Секретарь начал читать по бумаге: — В гражданскую войну — адъютант Первого образцового полка крестьянской бедноты, потом был милиционером, агентом уголовного розыска, по здоровью комиссован… — И что ему сейчас нужно? — Собирает бумаги для пенсии. Ему назначать ее не хотят. — Почему вдруг? — Так он из бывших. — То есть? — Штабс — капитан, после Февральской революции был комиссаром Главпочтамта. Временному, значит, служил. Оттого и не дают. Вот он и собирает характеристики — что, значит, не враг трудового народа. — Понятно. Ладно, зови. Да, постой. Сейчас — то он чем занимается? — Литератор. — А — а, ну давай. Пусть входит. Орлинский повернулся к задержанному: — Надеюсь, скоро мы встретимся вновь — уже не в этих стенах. — Он протянул датчанину пропуск. |
