— Ты ведь тоже можешь ранить меня, когда я так вот открыт перед тобой, однако ты этого не делаешь. Это я, Хомер, Изабел.
Она подумала о графике совместной жизни, висевшем на кухонной стене; все поровну: потраченное время, потраченный труд. Общее их намерение жить честно и справедливо. Хомер. Она не хотела его, он, как брат, с которым не очень-то ладишь. И ей так хорошо известны все его реакции в постели.
— Ты изменилась, — сказал Хомер. — Что-то изменилось.
Она вспомнила Элфика. Элфик был там, куда сейчас проник Хомер. Вины она не чувствовала, только усилилась настороженность.
— Ничего не изменилось, — сказала Изабел. Но это было не так.
Лицо Хомера над ее лицом то приближалось, то удалялось. Вот близко, вот далеко. Она чуть не засмеялась. Когда он приближался, ей хотелось, чтобы он был подальше, когда удалялся, она пугалась, вдруг он исчезнет совсем. Она почувствовала свое тело — оно механически отвечало ему, и на какое-то время Изабел перестала размышлять. Он не был больше Хомером, не был Элфиком, не был Дэнди, не был Гримблом или одним из десятка других мужчин, которых она с трудом могла вспомнить: он был всеми ими вместе — для этого он сойдет.
Хомер спал, аккуратно и спокойно. Изабел не смыкала глаз, впервые она завидовала матери: теперь она понимала, почему мать позволила отмереть той своей части, которая причиняла ей боль и вызывала смятение, как смогла остаться там навеки, высушенная жгучим, желтым песком, наблюдая за действием Божьего Промысла с безопасного расстояния в то время, как ее дочь барахталась в трясине собственных чувств, честолюбия и страхов, не в силах выбраться на твердую почву.
В соседнем доме, у Майи, зажегся свет. Наверное, не может заснуть, подумала Изабел, но тут же сообразила, что это, должно быть, Лоренс, а не Майя, Майя не стала бы брать на себя труд поворачивать выключатель. Майя жила в свете своей души, другого света у нее не было. Изабел почувствовала еле уловимый трепет благодарности, шевельнувшийся в ней, как нерожденный ребенок, и уснула.
31
Хомер посадил Джейсона на багажник велосипеда — они ехали в школу.
— Не опоздайте, — крикнула вдогонку Изабел, — миссис Пелотти вечно волнуется по пустякам.
— Сама не опоздай и забери его вовремя, — добродушно сказал Хомер в то время, как, вихляя из стороны в сторону, они выехали в легкий туман. За его спиной послышался смех Джейсона, он смеялся над матерью. Уверенно обхватив отца, он сплел пальцы у него на груди. Сын Хомера. Изабел помахала на прощанье рукой и вошла в дом.
Сегодня выходила в эфир их передача. Репетиция с двенадцати до трех, возвращение домой, в четыре забрать Джейсона из школы и к семи, когда начнется трансляция, снова быть в студии. Хомер к этому времени вернется с работы и сможет приглядеть за Джейсоном.
Все пришло в норму. Даже глаз стал лучше, не такой заплывший, хотя синяк приобрел на редкость странный цвет.
— О, Боже, мне так жаль, — сказал Хомер. — Конечно же, я не хотел этого делать.
Когда она закрывала дверь за Хомером и Джейсоном, зазвонил телефон. Звонила Дорин Хамбл из Уэльса.
— Изабел, — сказала Дорин, и Изабел почудилось, что она слышит, как где-то неподалеку кашляют дети и переступают с ноги на ногу овцы. — Я звоню узнать, все ли у тебя в порядке, не нужно ли тебе чего-нибудь. Ты в любой момент можешь приехать к нам и спрятаться здесь, пока все не будет позади.
— Очень мило с твоей стороны, Дорин. Пока что не будет позади?
— Выборы.
— Какие выборы?
— Президентские, конечно.
— Но зачем мне прятаться, Дорин?
— Ты хочешь сказать, ты еще не видела?
— Чего не видела?
— «Космополитэн». |