На этот раз с нами за столом были Анатолий и Лили, русский сводный брат и невестка-француженка моего друга. Они показались мне веселыми, разговорчивыми и немного заурядными. Анатолий – солидный, коренастый, с прямыми черными во лосами и зычным голосом – с удовольствием говорил о себе, делясь самыми незначительными подробностями своей поездки в качестве торговца шампанским по Франции. В то время как он ораторствовал, еда перед ним остывала, и нужно было его ждать, чтобы сменить тарелки. Время от времени он отпускал довольно пошлую шутку, и его жена хохотала первой. Этот человек был явно доволен собой и имел в голове запас острых словечек, анекдотов и шуток, которые заменяли ему интеллект. Я же, кто не способен сказать на публике трех слов, завидовал его непринужденности и бойкости. Благодаря неиссякаемому красноречию брата Никиты обед затянулся. Было уже поздно, когда мы встали из-за стола.
Когда мы вернулись в комнату Никиты, я сказал ему, что нашел Анатолия и Лили очень симпатичными.
– Да, – сказал он. – С ними не соскучишься. Я, кстати, хочу прочитать им «Сына сатрапа».
– Подожди хотя бы до тех пор, пока закончим первую главу!
– Это может затянуться!
– Спешить некуда! Чем больше будем над ней работать, тем лучше получится!
Объявив эту мудрую максиму, я подумал: а не искал ли я повода для того, чтобы оставить нашего «Сына сатрапа» в стадии проекта. Пока задумываешь историю, рассуждал я, имеешь право принять ее за шедевр. А когда пишешь – рискуешь испортить. Тем не менее под давлением Никиты я согласился наметить с ним продолжение романа. Он хотел во что бы то ни стало усложнить с самого начала историю описанием пожара.
– Зачем пожар? – спросил я.
– Точно не знаю, – сказал он. – Но, думаю, это необходимо для того, чтобы рассказ с первых же страниц стал захватывающим. Только я никогда не видел пожара. Боюсь запутаться в деталях! А ты видел?
– Да… Но очень давно… Помню смутно…
Я вдруг вспомнил смятение в тот вечер в Москве. Прибежавший слуга объявил, что загорелась конюшня. Мне или пять, или шесть лет… Я и теперь еще вижу движение черных силуэтов перед дверью охваченного пламенем здания, ведра с водой, которые передают из рук в руки в ожидании приезда пожарных. Конь Ольги стоит на конюшне. Она бросается в огонь, чтобы вывести его оттуда. Папа, конюх, сторож не успевают ей помешать, она появляется невредимая, сияющая, держа за узду испуганную лошадь. У Буяна обезумевшие от страха глаза, из рта капает пена, дрожат ноги. Все поздравляют Ольгу с мужественным поступком. Родители умоляют ее не рисковать так в другой раз. Она, смеясь, соглашается. Она гладит морду Буяна, который мало-помалу успокаивается. Огонь погашен, можно идти спать.
Рассказывая мой пожар Никите, я отмечал, что с удовльствием воспроизводил в памяти то время, когда моя сестра, совсем еще юная, увлекалась лошадьми. И вот эта страстная наездница стала танцовщицей, столь же увлеченной хореографией, как когда-то конным спортом. Как случилось, что она без сожаления сменила ремешки для стремени и уздечку на пачки и атласные туфли с жесткими носками? Не ждет ли и меня подобная метаморфоза: мечтая покорить читателей романом «Сын сатрапа», я могу закончить, как Анатолий, продавцом шампанского? Впрочем, может статься, что моя судьба будет еще менее завидной! Я прекрасно представлял себя тем, одетым в лохмотья бродягой, которого случайно увидел однажды утром под мостом в Нейи с бутылкой красного вина и чесоточной собакой, лежавшей возле ног. Все падения возможны, когда ты – эмигрант! – думал я, не очень в это веря. Никита отвлек меня от этих пессимистических мыслей, объявив, что мой пожар, как он думает, поможет «придать остроту» повествованию. |