И, меняя модели, писал под Верлена, под Рембо. Как и они, я мечтал стать «проклятым поэтом». Но в то время был лишь самым заурядным лицеистом, и совсем не проклятым, разрывавшимся между сознанием своей беспросветной серости и пониманием того, что не имел права жаловаться, так как мог спать в тепле и есть, когда был голоден. Лишь переход в философский класс заставил меня вернуться к прозе.
Начиная с этого времени, Декарт, Кант, Лейбниц, Шопенгауэр, Бергсон столкнулись в моем возбужденном уме с великими русскими и французскими романистами. Они прошли друг за другом за предшествовавшими им поэтами. Я очень быстро догадался, что сбился с пути, пытаясь уподобиться последним, и что должен был для того, чтобы остаться верным своему призванию, стать в лагерь прозаиков. Довольно долго еще я с удивлением черкал элегические стихи на полях моих рукописей в прозе. Потом подчинился неизбежному.
Главные события моей жизни в это время преобразований и открытий были успокаивающе банальны. Школьные успехи, мимолетные увлечения, потеря невинности, чтение без разбора, обретение – столь же нежданное, сколь недолговечное – друзей, успешное получение двух бакалаврских степеней, поступление на факультет права в Париже…
Рутина жизни послушного студента, который не доставляет слишком много хлопот своим родителям. Брат тоже, вооруженный дипломами, только что «отхватил» по окончании Высшей школы электричества должность инженера в одной фирме по установке телефонной аппаратуры. Он приносил домой деньги, что позволяло папе, который – будучи все еще в отчаянном положении – постоянно жил в долг, немного рассчитаться с платежами.
Сестра, обосновавшаяся в США, где открыла школу классического танца, также пыталась нам помогать, посылая иногда свою лепту. Однако этого было недостаточно для того, чтобы обеспечить семье приличную жизнь. Продолжая учиться на факультете права, я стал подыскивать какую-нибудь более или менее хорошо оплачиваемую работу, которой мог бы заняться в свободное время. И наконец нашел подходящую, просматривая маленькие объявления в одной русской газете: предлагалось представлять во Франции какую-то фирму, производившую мастику и чистящие средства. Предприятие, которым руководил некий Олег Ростовский, гордо называлось «Московская пчела».
Я без особой надежды явился по указанному адресу. Не имевший представления о средствах по уходу за домом, я был приятно удивлен приемом патрона: Олег Ростовский, который знал моего отца по репутации в России, сказал, что готов принять меня с испытательным сроком на должность представителя фирмы. Имя Тарасовых стало на этот раз рекомендацией в Париже. Чтобы проявить ко мне свое расположение, Олег Ростовский предложил мне работать в шестнадцатом округе, известном хорошими доходами, так как там жили в основном состоятельные люди. У меня не было определенного режима работы – мне платили проценты с продаж. Я обязан был следовать трем правилам: быть вежливым, убедительным и не соглашаться на продажу товаров в кредит. Обрадованный удачной находкой, я с головой окунулся в новую профессию, которая, кроме того, была еще и очень подходящей, так как такая же была у Анатолия, сводного брата Никиты. Он продавал шампанское, я буду продавать мастику – мы будем на равных.
Первые шаги в профессии коммивояжера стали ужасающим испытанием для моей гордости и робости. Между лекциями на факультете я вынужден был ходить по домам, подниматься по лестницам, раскладывать образцы перед недоверчивыми хозяйками. Некоторые не позволяли даже договорить до конца и выталкивали меня наружу, как самозванца. Я оказывался на лестничной площадке пристыженный, оскорбленный, как будто мне на голову выливали содержимое мусорного ведра. В другой раз, напротив, какая-нибудь дама зрелого возраста, казалось, умилялась моей молодостью и неопытностью. Она просила продемонстрировать ей качества моего прекрасного товара. Краснея, непослушными руками я открывал сильно пахнущую скипидаром коробочку с натиркой, наносил мастику на угол пола, растирал дерево шерстяной тряпочкой и приглашал клиентку полюбоваться результатом. |