Кто находился за решёткой, видно не было, свет был только в коридоре, почти не попадая внутрь камер. Но, судя по шуму, заключенных здесь было довольно много… Гунгарцы захватывали в плен людей и представителей других рас для своих кровавых жертвоприношений. Наверно, здесь были и такие, как я — попавшие сюда случайно, однако большинство, скорее всего, заволокли целенаправленно.

Два копейщика передали меня гунгарцу в чёрной военной форме, и тот создал выше моей головы круг, просканировавший всё моё тело. Гунгарцы обменялись парой фраз, причём, что удивительно, я не понял ни единого слова из их грубого языка — видимо, использовали двойные смыслы.

Тюремщик снял с меня кандалы и цепь, оставив только ошейник. Мне открыли дверь камеры, и я вошёл внутрь, понимая, что уйти от этой участи никак не получится.

Когда тюремщик ушёл достаточно далеко, я позволил себе размять руки, слегка онемевшие от неудобного положения. Глаза постепенно привыкли к темноте камеры, и я смог разглядеть четырёх моих сокамерников. Они, сидя у стенок, тоже с любопытством меня рассматривали, все, кроме одного, сидевшего в левом углу.

— Привели пограничники… — сказал худощавый старик, обращаясь как будто к самому себе. — Давно не было хаофаров, забредших сюда случайно.

— Хаофары? — переспросил я. — Кто это?

— Гунгарцы делят всех иноземцев на три категории: хаофары — сильные духом и волей, лаофары — средний дух и воля, и маофары — слабые духом и волей. Хаофарам разрешено видеть свет, есть хорошую пищу и иметь Право Голоса. Лаофарам разрешено изредка видеть свет, изредка питаться нормальной пищей, и изредка разговаривать. Маофарам запрещено видеть свет, им выкалывают глаза, кормят их лишь помоями, а также лишают Права Голоса, если оно у них, конечно, имелось.

— С-старик Чан, — вмешался ящерочеловек, — подожди р-рассказывать ему п-порядки, мы даже не знаем его имени.

— Майто Краун, — ответил я сходу. Своё имя, находясь во Внешнем Секторе, мне лучше было скрывать, но в нынешних обстоятельствах это выглядело бессмысленным.

— Я Квалф, — отозвался ящерочеловек, — м-молчаливый тип в п-противоположном углу Гистер Тейз. Болтливый тип, к-который сидит рядом со мной и пока молчит — это Бен. Ну и, собственно, с-старик Чан, распинающийся тебе про х-хаофаров.

— Понял. Давно вы тут?

— Я и Бен п-пару месяцев, Чан п-пару недель, а Гистер Тейз, по слухам, уже больше года.

— Вас всегда держат за решёткой или…

— Токо пришёл и уже думаешь, как сбежать? — перебил Бен. — Если не хочешь оказаться в пыточных гунгарцев, то забудь о таких мыслях. А про выпускают или не выпускают — на несколько дней в неделю отправляют на шахты или в каменоломню. Сегодня день жертвоприношения, поэтому все за решеткой.

— Не все за р-решёткой, кого-то отправят на жатву.

— Это да. Раз в неделю выбирают по два хаофара, и десяток хаофаров на наступление каждого месяца. Наступление нового года уже прошло, так что попасть в сотню счастливчиков можно не бояться. Про лаофаров и маофаров не знаю, но их шинкуют гораздо больше, — В коридоре послышались шаги и нарастающий стук бубна. — Чёрт, вот, собственно, и шаманы идут. Парень лучше иди к стенке и сиди тихо.

Предупреждения я послушался и сел возле Гистера Тейза, чтобы по всем сторонам нашей камеры было примерно одинаковое число людей. К нашей камере приблизились два разрисованных татуировками шамана. Один из них остановился и стал сильно бить в бубен, а другой, держащий в руках косу красных волос, стал танцевать.

По лицам Бена и старика Чана я понял, что это плохой знак.