Сегодня снова катались верхом с Джулианом. Он не только вызвал на соревнование Аду, но и, что меня крайне удивило, победил. Мы сидели на камнях среди развалин аббатства, когда вдруг появилась одна из собак. Именно появилась, это слово подходит как никакое другое, потому что иначе не опишешь это бесшумное возникновение, она как бы материализовалась перед нами из голубого воздуха. Впервые я увидела это животное без хозяина. Оно спокойно стояло чуть поодаль и смотрело на нас с серьезным, можно сказать, умным выражением. Джулиан, прищелкнув пальцами, позвал собаку, и она подбежала к нему, ступая осторожно в высокой траве. Он погладил большую лохматую голову и почесал за ушами, и эта громадина, это страшилище выразило удовольствие, у нее даже приподнялась верхняя губа, обнажив клыки в собачьей «улыбке». Ада тоже осмелилась погладить громадного пса, но, как и в прошлый раз, собака всего лишь терпеливо перенесла прикосновение, но никак не отозвалась на ласку.

– Как вам удалось приручить их, кузен? – спросила я с легкой досадой.

– Никакого колдовства! (Джулиан не мог себе представить, как я сжалась от такого ответа.) Я знал их с детства, когда они были щенками. Бедняги, – добавил он как будто сам себе, – они получали так мало ласки. С ними обращались как с неодушевленными предметами. Неудивительно, что они не отвечают на ласку такой нежной руки. Смелее, кузина Харриет. Попробуйте и вы.

– Нет. Мне еще пригодятся мои пальцы, вес до одного.

– Они не тронут вас, их прекрасно выдрессировали.

– Знаю. Но я удивлена, что вижу только одного зверя, мне кажется, они никогда не покидают твоего отца.

При этих словах в памяти всплыло воспоминание о той ночи, когда пара этих зверей бесшумно патрулировала дом, но ответ Джулиана, небрежный и короткий, испугал меня.

– Он, вероятно, где-то поблизости.

– В экипаже? – Я обернулась, глядя на пустую дорогу.

– Нет. Он может передвигаться и самостоятельно. Правда, с трудом. – Джулиан сказал это с ожесточением, так не вязавшимся с нежными прикосновениями, которыми он гладил страшную собачью морду. – Он может ходить, если захочет.

И перевел разговор на старое аббатство, начав очередную прекрасную историю-фантазию о жизни монахов в те дни.

Сегодня я сделала попытку поговорить с Эльжбет, если можно назвать это разговором: о ее глубокой вере в предрассудки и по поводу сплетен про мистера Вольфсона. Я не ожидала от нее ответа, равно как и выражения ужаса, охватившего ее при одном упоминании о предмете моего разговора. Ее ответная речь была бессвязной. Я поняла причину ее тревоги, дескать, мистер Вольфсон все равно узнает, что она разносит о нем слухи. Наверное, уже узнал. Я с трудом успокоила ее с помощью подарка – небольших бус – и отослала. Бесполезно пытаться обратить неразумную язычницу в свою веру, можно только показать ей на собственном примере, что есть чего бояться.

Теперь по поводу бус. Мне показалось, что она отнеслась к ним более как к амулету, нежели украшению. Что-то принадлежащее мне, которую любит сам колдун. Может быть, бусы прогонят его, спасут от его немилости? О боже, я начинаю понимать ее мысли, думать как она, и это еще хуже.

Ну нет. Даже если бы я была настолько ненормальной, чтобы верить в привидения и сказки про оборотней, я никогда бы и мысли не допустила, что мистер Вольфсон способен причинить зло.

Совсем недавно, еще несколько дней назад, я писала с сожалением, что у нас никто не бывает и мы живем вне всякого общества. Уже вернулся Уильям с покупками из Йорка. Мистер Вольфсон оказался прав – вкус дворецкого безупречен. Он привез, например, такой чудный розовый шелк... Впрочем, я отвлеклась. Среди нас теперь появилось новое лицо.