– Значит, ясно. Вам остается только задать этот единственный вопрос тому, кто все видел. Спросите у Неда Этвуда: было ли это так-то и так-то? И если он скажет «да» – готовьте свою «скрипку» к достойной встрече. А меня вы не можете обвинить, будто я его подучивал.

Мосье Горон встал, допивая последние глотки виски.

– Ну, пойдем навстречу собственной погибели, – пригласил он Дермота.

Дермот уже второй раз в тот день посетил номер 401. Но в первое свое посещение он и надеяться не смел, что ему вдруг улыбнется такая удача. Благоволение и насмешливая пагуба будто неустанно боролись за судьбу Евы Нил и то и дело подставляли друг другу ножку.

В спальне горела тусклая лампа. Нед Этвуд, правда, страшно бледный и с несколько затуманенным взглядом, был в полном сознании. Он пытался сесть и препирался с ночной сиделкой из английской больницы, здоровенной и веселой уроженкой западных графств, которая укладывала его обратно на подушки.

– Простите за беспокойство, – начал Дермот, – но…

– Слушайте, – сказал Нед, отхаркиваясь, откашливаясь и выглядывая из-за сиделкиной руки. – Вы доктор? Тогда ради бога уберите от меня эту фурию! Она хочет силком сделать мне укол.

– Ложитесь, – сердилась сиделка. – Вам нужен покой!

– Какой, к черту, покой, когда вы мне не говорите, что происходит? Не нужен мне этот ваш покой. Я обещаю, что буду вести себя хорошо; буду принимать все ваши паршивые лекарства без разбора; только имейте совесть и объясните мне, что происходит.

– Все в порядке, няня, – сказал Дермот в ответ на ее подозрительный взгляд.

– Можно спросить, кто вы такой, сэр? И зачем пришли?

– Я доктор Кинрос. Это мосье Горон, префект полиции, расследующий дело об убийстве сэра Мориса Лоуза.

Лицо Неда Этвуда постепенно прояснилось, как попавшее в фокус изображение; взгляд стал осмысленным. Дыша с трудом, он сел на постели и оперся руками на подушки. Он поглядел на свою пижаму, будто впервые ее увидел, и, мигая, стал обводить глазами комнату.

– Я поднимался в лифте, – объявил он, старательно выговаривая слова, – и вот вдруг я… – Он тронул себя за горло. – Сколько я так провалялся?

– Девять дней.

– Девять дней?

– Совершенно верно. Правда ли, что вас сбила машина недалеко от гостиницы, мистер Этвуд?

– Машина? Что за бред? Какая еще машина?

– Вы сами так сказали.

– Ничего подобного я не говорил. Во всяком случае, ничего такого не помню. – Взгляд его стал уже совершенно сознательным. – Ева, – сказал он, все вложив в одно слово.

– Да. Постарайтесь не волноваться, мистер Этвуд. Но я должен вам сказать, что она в опасности и нуждается в вашей помощи.

– Вы что, убить его хотите? – вскинулась сиделка.

– Помолчите, – распорядился Нед явно без особой галантности. – В опасности? – спросил он Дермота. – Что за опасность?

Ответил ему префект полиции. Мосье Горон, сложа руки на груди, старался держаться как можно скромней и ничем не выдавать охвативших его сложных чувств.

– Мадам в тюрьме, – сказал префект полиции по-английски. – Ее обвиняют в убийстве сэра Мориса Лоуза.

Наступила долгая пауза; свежий вечерний ветер колыхал белые занавеси на окнах. Нед, выпрямившись на подушках, смотрел на посетителей. Рукава белой пижамы засучились; руки после этих девяти дней похудели и стали странно бледными. Прежде венчавшая его голову шевелюра была сбрита, как полагается в таких случаях. Марлевая повязка совершенно не вязалась с белым, изможденным, красивым лицом, прозрачно-голубыми глазами и дерзким ртом. Вдруг он расхохотался.

– Вы шутите?

– Нет, – заверил его Дермот.