Он бы и не нашел парня-то, если б Акай с дороги не причуял, не позвал, возвернувшись, за собой громким лаем. И Семеныч, подойдя к раненому, покумекав, сделал все, что мог: перевязал ему ногу разорванным рукавом своей нательной рубахи, насилу влил в растресканные, плотно сжатые губы остаток воды из фляжки, растер побелевшее бескровное лицо и руки, приодел, как дите малое. Срубил две небольшие мохнатые пихтушки, снайтовал и ловко приторочил к ним парня, обернув под мышками оторванными от заплечного мешка лямками. На таком вот импровизированном поволоке и доставлял его, надрываясь, во все еще неблизкую Ретиховку. Жаль, что кабанятину пришлось в тайге оставить. Да какая уж тут, к лешему, кабанятина, когда человека спасать надо. Не ровен час – околеет!

Мало-мальски отдышавшись, Семеныч перекрестился, забросил за спину ружье. Перекинул через плечо веревку, прицепленную к поволоку, намертво закрепив ее на поясе. Подозвав, привязал к пихтушкам Акая (хоть и невелика, а все ж подмога) и, коротким взглядом наметив свой дальнейший путь, напружинившись, тронул с места. Снова шел, хватая широко открытым ртом обжигающий стылый воздух, шел, не раздумывая и не пытаясь сейчас разобраться во всей этой поганой истории, приключившейся с пареньком, справедливо полагая, что придет час – и все это прояснится, развеется само собой. Может, те варнаки с джипа с зэковскими рожами? Может, кто другой... «Может, от «лесовиков» убег. Давно уже в поселке поговаривают, что у них на валке леса, где-то за Татарским ключом, натуральные рабы пупок надрывают. А чуть что – и хоронят их там заживо... Чего пока-то попусту-понапрасну голову ломать».

Дорофеев

– Ну-ка, притормози, – приказал Игорь. Солдат слишком резко нажал педаль, и машина пошла юзом, вылетев из колеи. – Сдай назад. – И, терпеливо выждав, пока лихой водила с трудом, враскачку, вернет джип на дорогу и отъедет к нужному месту, процедил сквозь зубы: – Стой, раллист долбаный.

Выйдя из машины, Дорофеев присел у обочины. Следы деда (Игорь, и сам не понимая почему, не отдавая себе в этом отчета, постарался хорошо их запомнить – старые кирзачи со стертыми почти начисто каблуками) и собаки тянули влево, в сторону зимника. И за каким, спрашивается, хреном понесло туда старого, ведь Ретиховка в противоположной стороне? Решил опять поохотиться? Вряд ли. По его уделанному вконец внешнему виду понятно было, и к гадалке не ходить, что тот за день не один десяток верст намотал – не двужильный же. И зачем в таком случае сворачивать с дороги, лезть опять в самую чащобу? Странно...

Все непонятки разрешились уже метров через двести, когда опять пришлось притормозить.

– Опа-на! Шеф! – возбужденно проорал Сыч. – Дак тут чухан этот древний точно тралил что-то. Смотри вон – прогалина, что после трактора. Точно, сука старая, зашкварился, бля буду.

Игорь внимательно осмотрел широкую и глубокую борозду, идущую слева направо через зимник, а дальше теряющуюся в зарослях по направлению к поселку, с редкими отпечатками кирзачей по краям. Складывалось стойкое впечатление, что дед, а это был определенно он, волоком тащил какой-то тяжелый габаритный груз. Что это могло быть? Ну явно не та кабанячья ляха, что они ему щедро отстегнули. Что-то гораздо более объемное и весомое.

– Так... Сыч, – протянул Игорь и суеверно сплюнул, боясь сглазить замаячившую впереди удачу. – Ну-ка пробежались вдвоем по его следам. Посмотрим, что он там наковырял.

А уже через пять минут Сыч с Солдатом рядом с Дорофеевым радостно вопили в голос, вырывая друг у друга из рук рваную окровавленную тряпку, чуть ли не пританцовывая при этом в полном восторге.