— Ты кого-нибудь подозреваешь?

Траунс снял котелок, хлопнул по нему и надел снова.

— Как мне кажется, главным подозреваемым должен быть… — начал детектив, но тут же оборвал себя: — Нет, ты только посмотри на это!

Из-за угла вывернуло причудливое средство передвижения и с грохотом двинулось к ним навстречу на огромной скорости. Это была транспортная многоножка. Евгеники брали живое насекомое, выращивали его до нужного размера, а затем убивали и отдавали труп инженерам, которые срезали верхнюю половину длинного трубчатого тела и удаляли внутренности. Оставался затвердевший хитиновый остов, который заполнялся паровыми машинами с педальным управлением. К каждому сегменту огромного тела привинчивали платформы, к ним крепили сиденья, над которыми натягивали полог, в точности повторявший отсутствовавшую половину тела. Водитель сидел спереди на стуле, вырезанном из головы насекомого: чтобы управлять этой диковинной машиной, он должен был умело манипулировать длинными рычагами.

Этот новый тип омнибуса был битком набит пассажирами: каждое сиденье занимали по трое, многие стояли, а некоторые, рискуя жизнью, свисали наружу, гикая и ухая в восторге от того, что кэбы и экипажи, телеги и паросипеды, лошади и пешеходы торопятся убраться с дороги и зачастую вылетают на противоположную часть улицы. Трубы по бокам выбрасывали в воздух густые облака горячего пара, и, когда омнибус пролетал мимо Бёртона и Траунса в узкой щели, образовавшейся посреди потока экипажей, оба на мгновение ослепли. Из толпы раздались яростные проклятия и богохульства; потом послышались громкий треск, резкий крик и паническое ржание.

— До чего же уродливо это чудище! — прорычал Траунс, вынул из кармана платок и отер лицо.

— Одна из самых экстравагантных вещей, когда-либо виденных мною! — воскликнул Бёртон. — Я читал, что технологисты экспериментируют с панцирями насекомых, но понятия не имел, что они добились такого прогресса!

— Неужели ты это считаешь прогрессом? — возразил Траунс, махнув шляпой на улицу которая постепенно появлялась из-под истончавшейся дымки. — Взгляни: это же самый настоящий хаос! Мало нам лошадей, паровых лошадей и пенни-фартингов на улице в одно и то же время — так теперь еще и чертовы паронасекомые! Скоро люди будут гибнуть у них под ногами!

— Хм-м, — согласился Бёртон. — Мы безусловно должны что-то сделать с таким обилием не подходящих друг другу машин.

— Обилием? Называй как хочешь, Бёртон, но если эти проклятые ученые не одумаются и не начнут хоть как-то обуздывать свою инженерную фантазию, то движение в Лондоне полностью остановится, попомни мои слова! Неужели так трудно это предвидеть? Что за безответственность!

— Так ведь разве я спорю? Идем. О чем ты говорил? А, о подозреваемом.

— Подозреваемом? Ах да, дело Брандльуида. Самый очевидный претендент на роль взломщика — Маркус Декстер: нет такого сейфа, который он не смог бы открыть; к тому же он хитер как лис. Но как раз тогда он совершенно точно промышлял на Кейптаунском рынке в Сохо. Сирил Брэйди, по кличке Муха, сидит в Пентонвильской тюрьме, а Тобиас Флетчер болен туберкулезом и не встает с кровати. Насколько я знаю, в Лондоне больше нет никого, кто мог бы вскрыть сейф Брандльуида без динамита.

Вдруг прямо перед Траунсом возник одноногий нищий с костылем.

— Джентльмен, дайте несчастному инвалиду пенни на чашечку чая! — умоляюще прохрипел он.

Детектив-инспектор сердито оглядел бродягу и приказал убираться прочь, но, прежде чем тот ушел, сунул ему в руку монету.

— Я почти склоняюсь к версии продавца бриллиантов, — пробормотал Траунс.

— У Брандльуида есть версия?

— Что-то вроде того.