— А как долго вы здесь пробудете? — спросила я.

— Никогда не решусь сказать наверняка. Могу сегодня быть здесь, а завтра уехать. Если я услышу о многообещающей находке в Каире или Александрии, я, разумеется, поеду взглянуть на нее. Это делает жизнь интересней. Как и вы, я прихожу в восторг, когда мне попадается какая-нибудь любопытная находка. Несколько недель назад меня постигло горькое разочарование. Мне показали очень красивую пластину, которая якобы была снята со стены гробницы, — на ней была изображена сцена похоронной процессии. Четыре человека несли на плечах гроб, за ними шли слуги, которые несли различные предметы — кровать, стул, сундуки и прочие емкости, все инкрустировано серебром и ляпис-лазурью. Прекрасное произведение, но, увы, копия. Когда я ее впервые увидел, то чуть с ума не сошел от волнения. А создана она была всего лишь лет тридцать назад. Красивая, но — подделка.

— Как вы, наверное, расстроились! — воскликнула я, а Адриан рассказал историю о том, как я нашла бронзовую пластину.

— И именно это привело ее сегодня сюда.

— Но миледи явно нравится здесь, — заметил Леопольд Хардинг. — Вы должны оказать мне честь, осмотрев мое маленькое хранилище. Там, конечно, нет ничего особенного, но все же некоторые экспонаты довольно интересны.

Мы сказали, что с удовольствием придем, и откланялись, оставив его сидеть на террасе гостиницы.

Хаким-паша сообщил, что по пути в один из своих дворцов заедет к нам. Он выражал надежду узнать об успехах в нашем благородном деле, которое пользуется его всесторонним покровительством.

Мы с Табитой и Теодосией наблюдали за его прибытием из окна верхнего этажа дворца. Это было величественное зрелище. Он путешествовал в повозке, куда были запряжены четыре прекрасные белые лошади. Впереди повозки медленно двигалась вереница верблюдов. У каждого из животных на шее болтался золотой колокольчик, позвякивающий при ходьбе. На некоторых верблюдах был навьючен багаж, блестящие сундуки, богато украшенные камнями и тканями с длинной золотистой бахромой.

Паша вышел из повозки у ворот, где его приветствовал Тибальт с несколькими членами экспедиции. Его провели во внутренний двор, там он опустился в специальное кресло, которое слуги вынесли для него. Спинка кресла была украшена полудрагоценными камнями, и хотя это, наверное, было несколько неудобно, зато весьма впечатляюще.

Несколько слуг стояли наготове со сладостями — большими, замысловато украшенными тортами и со стаканами, наполненными горячим чаем. Каждый из участников церемонии должен был выпить по три стакана чая — первый очень сладкий, второй — еще слаще, а третий — с мятой. Все стаканы были налиты до краев, и, согласно этикету, нельзя было пролить ни капли. Я не знаю, что бы произошло потом со слугой, если бы он пролил чай, но, к счастью, на этот раз все обошлось.

К этой церемонии мы, как женщины, не были допущены.

Однако из уважения к европейским традициям нам разрешили сесть за стол, а мне даже было позволено занять место рядом с великим пашой.

Его толстые пальцы были унизаны перстнями. Сам паша был человеком очень грузным, поэтому в обеденный зал было доставлено то самое огромное кресло, украшенное камнями. Было видно по всему, что паше понравился прием, и в немалой мере из-за присутствия на нем женщин. Он внимательно рассматривал нас. Его взгляд надолго останавливался на каждой, словно оценивал ее с той единственной точки зрения, с которой он привык воспринимать женщин. Думаю, мы все получили высокие оценки. Табита, несомненно, благодаря своей красоте, которую невозможно отрицать при любых стандартах.