Это было ясно, совершенно ясно, и поэтому я пошел и нашел еще одного художника. Щекоча мое самолюбие, незнакомец ввел меня в искушение обявить свой доход в двести четырнадцать тысяч долларов. Из них, по закону, одна тысяча не подлежала налогу — единственная светлая точка, которую я заметил, но ведь это была только капля в море. Считая узаконенных пять процентов, мне приходилось платить в казну ужасающую сумму в десять тысяч шестьдесят пять долларов подоходнаго налога.

Кстати замечу, что я этого не сделал.

Я знаком с одним господином, у котораго дом настоящий дворец и который ест по царски, расходы котораго огромны и который, несмотря на это. но имеет никакого дохода, как я убедился в этом из списков подоходнаго налога. К нему-то я и обратился в моей беде. Он выслушал ужасныя данныя о моих чистых доходах, и, надев на нос очки, взял в руки перо, и — трах! одним взмахом руки я оказался бедняком!

Дело это было самое простое! Он достиг этого, ловко подсчитав мои «расходы». Он определил мои «государственные, национальные и общественные налоги» в такую-то сумму; мои потери «при кораблекрушениях, пожарах и т. д.» во столько-то; мои «потери при продаже земель», — «при продаже с публичнаго торга скота» — «при уплате квартирной платы» — «при починках, ремонте, уплате процентов» — во столько-то, не говоря уже о том, что я уплачивал громадные вычеты из моего жалованья, как чиновник армии, флота, податных и иных учреждений Соединенных Штатов, уже ранее обложенных налогом. Из всех этих статей у него образовались удивительные расходы. Кончив, он вручил мне бумажку и я сейчас же увидел, что за последний год действительный остаток от моих доходов равнялся тысяче двести пятидесяти долларам и сорока центам.

— Так вот, — сказал он, — тысяча долларов освобождается от обложения. Теперь только нужно пойти, принести клятву об этом документе и уплатить налог с двухсот пятидесяти долларов и сорока центов.

Во время этой речи его сынишка Вилли стащил у него потихоньку из жилетнаго кармана монету в два доллара и исчез.

Я готов держать пари, что, если бы мой незнакомец завтра же сделал визит этому юноше, он бы дал ему не вполне точныя показания о своих доходах.

— Скажите пожалуйста, вы для себя выводите такие-же «расходы»?

— Ну, а то какже! Без этих одиннадцати закорючек, мне бы ежегодно пришлось быть нищим, чтобы поддерживать это ненавистное, негодное, разбойническое и тиранническое правление.

Этот господин много выше лучших и солиднейших мужей города — мужей с нравственным весом, с непорочной торговой репутацией, с положительно незапятнанным общественным положением, — и поэтому я преклонился перед преподанным им примером. Я отправился в податное бюро, предстал перед обвинительные взгляды моего недавняго визитера и клялся в одной лжи за другой, в одном обмане за другим, в одной подлости за другой, до тех пор, пока душа моя не оказалась на целые дюймы обшитой броней ложных клятв, а мое уважение к себе было потеряно на веки.

Но какая в этом беда? Тоже делают ежегодно тысячи наиболее высокопоставленных, богатых и гордых, уважаемых, чтимых и льстимых мужей Америки. И потому мне-то так ужь «и Бог велел!» и право-же, мне вовсе не совестно, только я буду теперь поменьше говорить с незнакомцами, дабы безповоротно не впасть в какое-нибудь ужасно дурацкое положение.

1870