Я убеждена в том, что все ваше богатство зиждется на какой–нибудь грязной истории и куплено ценой ужасного преступления. Прямо не верится, что в наше время еще существуют люди, подобные вам, но, должно быть, это так, раз вы еще живы.
Гамон был вне себя от злости. Никогда ему не приходилось слышать таких откровенных и беспощадных высказываний о себе.
Лицо его исказилось, и он выдавил с усилием:
— Я не убийца, слышите? Я… я… я многое натворил на своем веку… но я не убийца…
— Кто же убил Ферри Фаррингтона? — спокойно спросила Джоан.
Он поднял на нее глаза, и она прочла в этом взгляде и страх, и озабоченность.
— Я не знаю, может быть… это я сделал… Я не хотел его убивать… Я хотел… убить Морлека… Я поехал к нему на автомобиле и прошел три мили пешком…
И он прикрыл глаза рукою, словно силясь отогнать от себя тягостное воспоминание.
— Проклятье!.. — вскричал он, овладев собой. — Как смеете вы говорить мне подобные вещи! Я вам заткну рот, я вас лишу возможности говорить обо мне! — и с этими словами он поспешил к выходу.
Больше в этот вечер она его не видела. К ночи Джоан задремала.
Вдруг скрипнула дверь, и на пороге показалась мавританская девушка. В руках у нее было длинное синее пальто. Не произнеся ни слова, она подошла к Джоан и набросила ей пальто на плечи. Итак, должна была начаться вторая часть ее путешествия.
Куда же она приведет Джоан? Девушка надеялась, что где–либо встретится с Джемсом, и что он придет к ней на помощь.
Глава 20. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Гамон не солгал, когда объявил Джоан, что Джемс впутался в неприятную историю с должностными лицами. Но Джемс не боялся этих затруднений.
Танжерский паша, верховный повелитель правоверных, мирно сидел на кофе, когда слуга доложил ему о появлении Джемса.
Паша провел рукой по окладистой бороде и нахмурился.
— Скажи ему, что я не могу его принять. Шериф Сади Гафиз подал на него жалобу, и эта жалоба будет завтра разбираться в консульском суде.
Слуга удалился, но скоро вернулся и сообщил:
— О господин, меня посылает Мирлака — он ответил на твои слова всего лишь одним словом.
— Ты глупец и ослушник, — сердито вскричал паша, — я ведь сказал тебе, что не хочу его видеть. Что за слово он сказал тебе?
— Он сказал одно слово, он сказал: «сахар».
Это невинное словечко произвело на пашу сильное впечатление. Он смущенно почесал голову.
— Впусти его ко мне, — сказал он после минутного раздумья.
— Да будет мир над твоим домом, Теффик–паша! — приветствовал пашу Джемс.
— И да будет мир над твоим домом, — ответил паша и движением руки приказал слуге удалиться.
— Ваша светлость, — продолжал он, — должен вам сказать, что в Танжере царит большое недовольство. Шериф Сади Гафиз подал на вас жалобу. Он обвиняет вас в том, что, — и голос паши многозначительно понизился до шепота, — что вы вторглись в его гарем.
— Разве я пришел сюда для того, чтобы болтать о гаремах, Теффик? Я явился сюда для того, чтобы потолковать о сахаре. Я пришел поболтать о сахаре, о больших ящиках с сахаром, в которых оказалось оружие для претендента на престол.
— Велик Аллах! — прошептал Теффик. — Что я мог сделать? Раз Сади Гафиз подает жалобу, должен же я ее принять и выслушать его… Иначе пострадает мое положение… А что касается сахара…
— А разве вы хотели говорить о сахаре? — добродушно перебил его Джемс и опустился на шелковые подушки. |