— Да, сэр, он в приемной.

— Попросите его войти, — сказал он, не веря, что Ральф осмелится появиться у него в кабинете.

Но это действительно был Ральф. Словно ни в чем не бывало, он предстал перед ним в безукоризненно сидящем пальто, блестящем цилиндре, и, положив трость на письменный стол полицейского капитана, приветливо улыбнулся.

Уэллинг был поражен, как никогда в жизни.

— С добрым утром, Уэллинг, — сказал Гамон. — Я слышал, что вы пытались меня найти?

— Да, я следил за вами, — медленно ответил Уэллинг, все еще вне себя от изумления.

— Ну, вот и отлично, я и пришел к вам. — Гамон взял стул и уселся поудобнее.

Он сильно постарел за это время — исчезли последние клочки седоватых волос, и голова его стала совершенно лысой.

— Я преследовал вас в связи с вашей поездкой в Марокко, — осторожно заговорил Уэллинг.

— Вы не можете допрашивать меня, пока у вас нет запроса властей того округа, в котором смерть настигла Сади Гафиза. Вы видите, я играю с вами в открытую, — мне доподлинно известно, что вы связываете мое имя с убийством Сади. Сестра рассказала, что вы также пытались поставить мне в вину смерть Фаррингтона. Я могу лишь заявить, что во время его смерти находился в Лондоне, и если вы в состоянии доказать противное, то прошу предъявить мне эти доказательства.

— А что вы можете сказать по поводу убийства, которое произошло в маленьком домике в Хиндхеде? — осведомился Уэллинг.

Ни один мускул не дрогнул на лице Гамона.

— Это для меня новость, — заявил он, — хоть я и знаком с этой местностью. Раньше мне принадлежал один из домов в тех краях.

— Об этом доме я и говорю. Там произошло убийство: убитого переодели в матросскую форму и вынесли на Портсмутскую дорогу. Его тело было обнаружено мистером Джемсом Лейсингтоном Морлеком, как вам уже, должно быть, известно об этом. Я тщательно осмотрел этот домик и обнаружил на стене следы крови.

Ральф попытался улыбнуться.

— И вам удалось также установить, что ответственность за это убийство ложится на меня? — сухо спросил он. — Право, капитан Уэллинг, я не рассчитывал на то, что мне придется обсуждать в отдельности каждое из этих преступлений. Единственное, что я хотел бы выяснить у вас, это следующее, — сказал он и, поднявшись, подошел вплотную к полицейскому. — Собираетесь вы предъявить мне какое–нибудь обвинение, или нет? Ибо если вы собираетесь мне предъявить его, то я затем и явился, чтобы дать на него ответ.

Уэллинг промолчал. Неприятель перенес поле военных действий на его собственную территорию, напал первый, и тем обеспечил себе ряд преимуществ. Гамон требовал начать судебное следствие, зная, что в распоряжении Уэллинга имеется мало улик. До настоящего времени приказа о его аресте не имелось, потому что не было возможности предъявить сколько–нибудь веские обвинения. Даже высшие должностные лица Скотленд–Ярда поколебались бы что–либо предпринять на основании таких скудных данных.

— Все обвинения, о которых шла речь, вы сами выдвигаете против себя, — несколько неуверенно заговорил Уэллинг. — Мы вас ни в чем не обвиняем, вы видите, что я даже не требую, чтобы вы предъявили мне содержимое вашего бумажника…

И он пристально взглянул на Гамона. Если бы Гамон в это мгновение проявил какие–нибудь признаки неуверенности или смущения, если бы он попытался перевести разговор на иную тему, или чем–либо выявить свое волнение, то капитан, не колеблясь ни минуты, предъявил бы ему первое попавшееся обвинение и на основании его задержал бы и подверг обыску. Но ответ Ральфа был достоин всего его поведения.