Один солдат Кромвеля писал о шотландцах:

«Грехи адюльтера и блуда так часто меж ними свершаются, точно против этого нет никаких заповедей (приговаривают только пропащих женщин, принесших не менее шести ублюдков)».

Пожалуй, хуже всех прочих жестокостей ковенантеров была охота на ведьм. В Файфе за три недели сожгли тридцать ведьм, в Торриберне одна из каждых трех пожилых женщин была признана ведьмой и понесла наказание.

Июльским днем 1649 г. сэр Джеймс Бальфур стал свидетелем, как «парламент категорически приказал комиссарам пытать и сжечь двадцать семь ведьм и колдунов – женщин, троих мужчин и мальчика».

Один английский газетчик писал о шестидесяти женщинах, обвиненных в моральных прегрешениях. Хотя некоторые проступки были совершены двадцать лет назад, все обвиняемые признались.

«Суд потребовал рассказать, как признание было получено, и они объявили, что их принудили, подвергнув невыносимым пыткам: подвешивали за связанные сзади большие пальцы рук, после чего двое горцев их бичевали; к подошвам подносили горящие свечи, вставляли между пальцами ног, в рот, зажигали на голове».

Другим вырывали клещами ногти, раздирали губы железным обручем, известным как «узда для ведьм», надевали на голое тело смоченную в уксусе власяницу, отчего кожа слезала. Нередко подобными зверствами занимались священники.

Мужчины становились тиранами дома и за его пределами. Мирянин по имени Арчибальд Джонстон из Уористона нередко заставлял жену стоять перед ним на коленях во время семейной молитвы, пока сам громко молился о ее прощении за «чрезмерную плотскую любовь».

Подобная дикость, безжалостность вкупе с фанатизмом Джона Нокса оставила в наследство Шотландии мрачную, слепую веру, от чего она так никогда полностью и не избавилась.

В Англии пуританство после Реставрации кануло в забвение, и маятник вскоре качнулся в другую сторону. Двор Карла II подавал пример столице, а во многом и всей стране. В ходе буйного празднования прекращения сексуальных и религиозных репрессий возникала мысль, что любовь может и должна стать не просто физическим удовольствием.

Джордж Вильерс, второй герцог Бэкингем, известный своими изменами, распущенной и бесчестной жизнью, писал:

Король, любивший хорошеньких женщин и умных мужчин, был сластолюбцем. В момент его рождения, в час ночи, на небе появилась планета Венера. Подданные видели в этом причину его вечных поисков новых волнующих приключений с дорогостоящими любовницами.

Когда они, одна за другой, надоедали ему, он соперничал со своими верными, но похотливыми подданными в охоте за дешевыми прелестями обитательниц парилок в Саутоуорке и в домах разврата на задворках Флит-стрит, известных как «Альзация».

Но про Карла с его любовницами написано столько, что мы нередко забываем об одном важнейшем, прекраснейшем в его жизни чувстве – любви к сестре. Минетт была единственной женщиной, которую он мог назвать «идеальной».

Начиная письмо с обращения «милая, дорогая сестра», он пишет:

«Я никогда не отрекусь от любви к тебе, и ты питаешь ко мне такую привязанность, что единственным поводом, по которому мы когда-нибудь сможем поссориться, будет вопрос о том, кто из нас кого больше любит. Здесь я тебе никогда не уступлю…»

В 1670 г. после долгих приступов невыносимой, смертельной боли, вызванной, вероятно, раком желудка, Минетт умерла. В последние мучительные часы она вновь и вновь говорила о брате:

«Я любила его больше самой жизни и, умирая, жалею лишь о том, что оставляю его».

Хотя Карл был неверным мужем португальской малютки жены, по-своему глубоко его любившей, он проявлял неожиданную деликатность и чуткость.

«Однажды ночью, – писал в 1667 г.