Небо, столь чистое и глубокое,
что его воспевали даже чужеземцы, приобрело свинцовый оттенок. Кристальный
воздух, всегда придававший всем статуям и сооружениям волшебную четкость,
заструился и заколыхался, будто набросил на Афины покрывало неверной и
зыбкой изменчивости, обмана и искажения, столь характерных для пустынных
стран на далеких южных берегах.
Таис перестала ездить на купанье - слишком пропылилась дорога - и
лишь иногда на рассвете выезжала верхом, чтобы ненадолго ощутить в быстрой
скачке веяние ветра на разгоряченном теле.
Послеполуденный зной тяжко придавил город. Все живое попряталось в
тень, прохладу храмов и колоннад, темноту закрытых ставнями жилищ. Лишь
изредка стучали колеса лениво влекомой повозки или копыта потной лошади со
спешившим в укрытие всадником.
Эгесихора вошла по обыкновению быстро и остановилась, ослепленная
переходом от света к полумраку спальной комнаты. Не теряя ни минуты, она
сбросила легкий хитон и села в ногах распростертой на ложе столь же нагой
подруги. По раздувающимся ноздрям и часто вздымавшейся груди Таис поняла,
что спартанка злится.
- Что с тобой? - лениво спросила она.
- Не знаю. Злюсь на все. Мне надоели ваши афиняне - крикливые,
болтливые, охотники до сплетен. Неужели это те самые великие строители и
художники, мудрецы и воины, о которых так гордо писали во времена Перикла?
Или с тех пор все изменилось?
- Не понимаю, что на тебя нашло? Отравили чем-нибудь на позавчерашнем
симпосионе? Вино мне показалось кислым...
- Тебе - вино, а мне показалась кислой моя жизнь! В Афинах становится
все больше народа. Люди озлобляются от тесноты, шума, крика, вечной
нехватки то воды, то пищи. В эту жару все глядят на встречных как на
врагов. И гинекономы ярятся без причин - скоро красивой женщине нельзя
будет появиться на агоре или Акрополе по вечерам.
- В этом согласна с тобой. Тесно в Афинах, да и во всей Аттике,
говорят, собралось пятьсот тысяч человек.
- Святая мать Деметра! Во всей Спарте не больше полутораста тысяч. В
таком множестве люди мешают друг другу и озлобляются. Видят роскошь,
красоту и завидуют, насыщая воздух испарениями черной желчи.
- Не одна теснота, Эгесихора! Последствия прежних войн и особенно
прошлогодней. Наш красавец царевич, он теперь царь македонский и, по
существу, владыка Эллады, показал волчьи зубы, да славится Аполлон
Ликейский! До сего дня на рынке рабов продают фиванцев-мужчин всего по
сотне драхм, а женщин по полторы. Сам город стерт с лица Геи. Ужаснулась
вся Эллада!
- Кроме Спарты!
- Разве Спарта одна устоит? Дело вашего царя Агиса плохо - он хотел
быть один, когда совместный бой привел бы греков к победе, и остался один
против могучего врага.
Эгесихора задумалась и вздохнула.
- Всего три года прошло, как македонские мальчишки явились к нам. |