Я остановилась и всмотрелась.

Чтобы оценить увиденное.

На мне был строгий костюм из темно‑синей шерсти и белая шелковая блузка. На шее — жемчужная нитка, и жемчужные клипсы сияют в ушах. Других драгоценностей, кроме золотого обручального кольца и часов, на мне нет.

Вид довольно строгий и деловой; именно так я и хотела выглядеть.

Удовлетворенная, я одобрительно кивнула.

В дверь легко постучали, и тут же вошел Юбер. Склонив голову, он произнес:

— Графиня?

— Да, Юбер, что там?

— Вы хотите пить чай здесь, мадам? Или в большом салоне?

— Лучше здесь. Спасибо, Юбер.

Он еще раз кивнул и исчез так же быстро, как появился, бесшумно скользя по паркету. Эдуард нанял его двадцать пять лет тому назад в качестве младшего слуги, и он по‑прежнему работает в нашем доме. Но теперь он — старший лакей и ведает всем моим хозяйством.

Я села в кресло с прямой спинкой и стала ждать свою гостью, которая должна появиться с минуты на минуту. Я сидела и думала, что мне делать с миной замедленного действия. Не знаю. Впрочем, там будет видно.

Тут я услышала шаги по мраморному полу вестибюля, и через мгновение Юбер открыл дверь.

Я встала.

— Мадам, ваша гостья. — Он провел ее в салон и добавил: — Мадам Трент, разрешите представить вас графине де Гренай.

Шагнув вперед, я изобразила на лице вежливую улыбку и протянула руку.

— Добрый день, очень рада познакомиться, мадам Трент.

Молодая женщина улыбнулась и крепко пожала мне руку.

— А я очень рада познакомиться с вами, графиня. Так мило с вашей стороны согласиться принять меня.

Я кивнула, высвободила руку и указала на кресло около французской двери в сад.

— Не расположиться ли нам здесь? Юбер сейчас подаст чай, но пока мы можем поговорить.

— Благодарю, — сказала Вивьен Трент и пошла следом за мной.

Она села на диванчик. Я — на то кресло с прямой спинкой, которое предпочитаю всем остальным.

— Мне позвонили из института Пастера, — начала я, — и сказали, что вы хотите побеседовать со мной о моей дочери Ариэль. Что‑то, связанное со статьей, которую вы пишете о покойном Себастьяне Локе.

— Да, это так, графиня. Я пишу очерк для «Санди Таймз», английской газеты. Я назвала свой очерк «Последний великий филантроп», речь в нем пойдет о самой сути этого человека. Я рассказываю о его достижениях, о его сочувствии и щедрости к бедным и страдающим людям всего мира. Очерк будет носить, несомненно, позитивный характер. Оптимистический.

— Понимаю, — кивнула я. — Но, однако, я не уверена, что могу вам помочь. Моей дочери нет в Париже, а господина Лока я не знала.

— Но ваша дочь знала его, графиня. Не так ли?

Я заколебалась, но все же кивнула:

— Да, знала.

— Мне бы хотелось поговорить с ней, узнать, каковы ее впечатления от человека, который творил чудеса по всему земному шару.

— Полагаю, что сейчас с ней встретиться нельзя. Говоря по правде я в том уверена.

Вивьен Трент была заметно огорчена: она наклонилась вперед с несколько упрямым видом, как мне показалось, и сказала:

— Я буду с вами предельно откровенна, графиня. Я не только журналист, пишущий о Себастьяне Локе, но я еще и член семьи Локов.

Я молча кивнула.

Госпожа Трент сказала:

— Могу ли я объясниться?

— Конечно, прошу вас.

— Я знала Себастьяна с двенадцати лет. Моя мать была с ним в связи в течение шести лет. Когда она умерла, мне было восемнадцать, и он стал моим опекуном.