Когда-то давно, еще на севере, смотрел Коляша в холодном деревянном
кинотеатре немой кинофильм, в котором мужичонка Поликушка, отправленный с
деньгами в город, оные деньги пропил и предстал пред грозные очи хозяина,
графа или князя, тот тоже ничего не говорил - кино-то немое, лишь смотрел на
Поликушку, и так смотрел, что мужичонка, а вместе с ним и все зрители
кинотеатра, большие и малые,- ужимались в себе, втягивали голову в лопотину.
Коляша тоже хотел стать меньше, незаметней, но изо всех сил, Богом, отцом и
матерью данных, старался стоять он прямо, не втягивать голову в плечи, не
гнуться, чего, видать, как раз ждал и хотел этот барственно-важный военный
сановник, привыкший повелевать, подавлять, сминать, в порошок стирать
жертву. Не дождавшись желаемого, военное сиятельство зацепило сапогом
табуретку, поддернуло ее к себе, расстегнулось и, утомленно сев посреди
комнаты, открыло коробку душистого "Казбека" и опять же утомленно, опять же
брезгливо приказало:
- Рассказывай!
-- Чего рассказывать-то? - Коляша чуть не ляпнул под впечатлением
ночных воспоминаний: - Сказочку, что ли?
-- О себе. Все рассказывай, как на исповеди.
"Исповедник, н-на мать",- усмехнулся Коляша. На севере, в проклятом и
любимом городке, в комендатуре таких исповедников полных два этажа сидело.
Поначалу они всех, от мала до велика, на исповедь волокли, после исповеди -
кого домой возвращали, кого в лесотундру - на убой. Однако утомились и они.
Перед войной старосты бараков ходили на правеж, потому как из-за отвлечения
рабсилы на собеседования и маршей в лесотундру падала производительность
труда, тогда как по заветам Сталина, по лозунгам ей надлежало стремительно
расти. Старостами бараков никто не соглашался быть, тогда их принялась
назначать сама комендатура, отчего старосты сплошь были лютые. Играет братва
в коридоре барака в бабки или в чику - на дворе-то каленый мороз, вдруг
вопль: "Староста идет!" - и вся ребятня бросается врассыпную. Попадешь на
пути, виноват - не виноват, староста непременно за ухо на воздух поднимет,
орать начнет малый - пинкаря ему, стервецу, в добавку за то, что играет,
шумит, а за него человек крест несет, если жаловаться вздумаешь, родители
добавят - не попадайся на пути властей.
Коляша был краток и сдержан в повествовании о своей жизни. Выслушав
его, военный чин достал еще одну папиросу "Казбек", снова долго, как бы в
забывчивости, стучал ею об коробку, медленно прижег, выпустил дым аж из
обеих ноздрей в лицо солдата, босого, распоясанного, безропотно
припаявшегося к холодному каменному полу. От дыма Коляша закашлялся.
- Не куришь, что ли? - сощурился важный начальник.
- И не пью,- с едва заметным вызовом ответил Коляша.
- Старообрядец? Кержак?
- Как имел уже честь сообщить, я из семьи крестьянской, значит,
верующий, кержаками же, смею заметить, зовутся не все старообрядцы, только
беглые с реки Керженец, что в Нижегородской губернии. |