— Не обращался? Это точно? Большое спасибо. До свидания.

Он выразительно посмотрел на Баркова.

— Теперь тебе легче? — спросил Барков.

— А тебе дата рецепта ничего не говорит? — спросил Ратанов.

Барков покраснел: «Да. На другой день после той кражи из универмага. Любопытно».

— Первое. Найти врача, выписавшего этот рецепт. Сейчас сюда придет Карамышев. Я звонил ему.

— Игорь Владимирович, — решился Лоев, — может, вы подозреваете Варнавина в убийстве нашего работника? — Он сделал паузу. — Но ведь Варнавина здесь не было. В день похорон Мартынова мы с капитаном Гуреевым видели его и проверяли у него железнодорожный билет. Я хорошо это помню — это был мой первый день в уголовном розыске… Он только прибыл с поездом. Даже чемодан был при нем…

— Вы мне ничего об этом не рассказывали. — Ратанов вопросительно посмотрел на Гуреева. — Билет вы не изъяли?

— Я во время обыска видел его в шкатулке на комоде — можно за ним съездить…

Сердиться на Гуреева было бесполезно: как ему казалось, он все делал старательно и добросовестно. Не дорабатывал он «чуть-чуть». И это «чуть-чуть» делало его самым невезучим и наиболее ненадежным работником, несмотря на его опыт. К тому же он был болезненно самолюбивым и мнительным.

— Билет нужно срочно привезти, — только и сказал Ратанов. — Это важно.

— Смотрите, — сказал Барков, — молитва…

На сложенном несколько раз листе бумаги карандашом было написано:

«Псалом 90… Бог мой, и уповаю на Него, яко той избавит тя от сети ловчи и от словеса мятежна…»

— От засады, — перевел Барков, — и от допросов…

— Глубоко религиозный вор.

Позвонил Шальнов:

— Зайди!

Он сидел в своей обычной позе, обложившись со всех сторон делами, папками, толстыми тетрадями и журналами в картонных переплетах с грифами «секретно» и «совершенно секретно».

Подперев рукой голову, Шальнов смотрел на дверь.

— Привет, — кисло сказал он Ратанову, — с рыбокомбината опять ящик с консервами утащили…

Это прозвучало у него тяжело и устало, и со стороны могло показаться, что он озабочен и устал потому, что все эти сутки, пока Ратанов отсутствовал, он, забыв о еде и сне, изнервничавшись как черт, мотался в поисках этого ящика по комбинату и по Старой деревне, опрашивал на рассвете сторожей и дворников и прочесывал Большой Шангский лес. Можно было даже подумать, что Шальнов нес какую-то особую персональную ответственность именно за этот ящик консервов. Но Ратанов знал, что Шальнов на месте кражи не был и не догадывался, что Ратанову это известно.

— Мне докладывали, — сказал Ратанов, — ребятам из ОБХСС нужно обратить больше внимания на этот комбинат. Больше ничего?

— Есть мелочи, но такого ничего нет. Бог милует. Звонят только много, интересуются Волчарой: как, что и почему? Из областной прокуратуры пару раз звонили…

— Странно… Что это вдруг такое любопытство… А еще что?

— Звонила Щербакова. Гошку скоро из больницы выпишут: ничего страшного. Арестовывать она его не будет, если он все расскажет. А Волчара — сам знаешь — Гошку не знает, подошел к магазину, чтобы оправиться…

— Ясно, — сказал Ратанов.

Едва он вышел, Шальнову снова позвонили. На этот раз из административного отдела обкома партии.

Дело с задержанием Волчары было успешным, но рядовым делом отделения уголовного розыска, о котором могли поговорить дня три и забыть и которое никак не могло оказаться в поле зрения областной прокуратуры, а тем более обкома партии.