Начало спектакля задерживалось. Подошел Сергей с мороженым.

— Как ты быстро, — Вера повернулась к нему и снова увидела у окна тех троих. Они смотрели в их сторону.

— Сергей, — сказала она тихо, — сзади тебя стоят трое и все время смотрят на нас. Только ты сразу не оборачивайся — неприлично. Я, будто невзначай, повернусь к ним спиной, а ты окажешься лицом… Ведь у вас так делается?

Егоров улыбнулся:

— Я с тобой, по-моему, никогда об этом не говорил…

Она тоже улыбнулась, отступила назад и немного в сторону. Егоров увидел у окна Скурякова и двух высоких молодых лейтенантов в зеленой форме. Они спокойно и, как ему показалось, даже торжественно приближались к нему.

— Что с тобой? — удивилась Вера.

На лбу у него выступили крупные капли пота: те прошли почти рядом с ним и свернули в бельэтаж.

— Ничего, — сказал Егоров, — мороженое невкусное.

Наконец, зазвенел третий звонок.

Действие пьесы происходило в Румынии в годы войны.

Егоров слушал невнимательно. У него не выходили из головы те два высоких молодых офицера. Если Скуряков получил санкцию на арест, он наверняка поручит это молодым ребятам, прибывшим из школы, которые не знают ни его, ни Ратанова. Они могут подойти в антракте или после спектакля, а могут и просто вызвать на минуточку из ложи… Скуряков человек бывалый…

Героиня — разведчица танцевала на столе, неумело выбрасывая в сторону зрителей ноги, затянутые в слишком узкие галифе. Милиции всегда почему-то предлагают спектакли о милиции или о разведке. Считают, что им это понятнее и интереснее.

Егоров увидел внизу Тамулиса — он опоздал и теперь внимательно, не отрываясь, смотрел на сцену, изредка спрашивая о чем-то у соседа. Он, видимо, воспринимал ситуацию на сцене всерьез и напряженно ждал, как развернутся события.

«Интересно, как он там один управляется, — подумал Егоров, — если все будет хорошо, нужно завтра позвать их с Германом к обеду… Вера грибы приготовит…»

После антракта события на сцене достигли апогея: на званом ужине, под аккомпанемент цыганских песен русский певец-белоэмигрант при всех заявил нашему разведчику, что он не тот, за кого выдает себя. Раздались выстрелы, затемнение, топот ног по сцене. Разведчику удалось бежать. Началась длинная любовная сцена.

Внезапно Егоров услышал торопливые шаги в коридоре: дверь ложи была приоткрыта. Вот скрипнула дверь в соседней ложе, и Егоров услышал, как кто-то негромко произнес его фамилию. Он встал и, не глядя на Веру, только тронув ее руку, стал пробираться к выходу. Сейчас это касалось лично его. Он хотел выйти из ложи сам. Но не успел. В дверях возникла темная фигура. Прикрыв дверь, вошедший громким шепотом спросил:

— Майор Егоров не здесь?

— Тише! Самим неинтересно, так другим не мешайте!

— Егоров! — раздалось чуть громче.

Он узнал Тамулиса.

— Здесь!

— Слышал? — рявкнул в коридоре Тамулис, хватая его за руку.

— Что? Говори быстрее! — Теперь Егорову не хотелось далеко уходить от ложи.

— Слышал песню, которую цыгане пели в первом акте? — возбужденно и радостно, не отпуская его руки и заглядывая в лицо, спрашивал Тамулис.

К ним уже спешила билетерша.

— Граждане!

— Что же случилось?

— «Герав дурэдыр» — слова из того письма, что у Варнавина! Они же цыганские… И не «постюмо», а «костюмо»! Костюмы! Я бегал за кулисы… Второй — цыган! И сапоги… А в аптекоуправлении был один цыган — Николаев, вот у меня адрес! Оформился, полдня поработал, и скрылся…

В зале раздались аплодисменты и снова стало тихо.