— Благородная. Как всегда. Ну что ж…
Вынул из кармана ключи, протянул мне — как компенсация, что ли? Ты мне деньги, я тебе квартиру. Или в знак того, что беспокоить больше не будет? Все правильно.
— Кассеты верни.
Собственно, мог бы не спрашивать, пакет на столе лежал. Полез проверять — и, кажется, хотел даже вставить в кассетник и посмотреть, то ли там, что было раньше — но не стал. Просмотрел только внимательно обложки.
— Небось Николсона решила смотреть?
— Николсона.
— Ясно…
Кассеты он убрал в портфель, чемоданы вынес в прихожую.
— Сумки возьми, я все не унесу. Внизу машина ждет. Да не бойся, что ты так смотришь, не трону я тебя.
Я стала надевать сапоги. Все как тогда.
— Пальто возьми, там холодно. Не бойся, не бойся, сказал. Силой не повезу. Очень надо.
В лифте уже спросил:
— Что так смотришь?
Сказать ему, что я его любила, и, может быть, и сейчас еще люблю, я не смогла. Вместо этого сказала совсем другое.
— Почему ты меня ударил? Как ты мог.
— Ты была моим самым большим проектом. Самым большим вложением капитала, если угодно. Я думал, что могу рассчитывать на тебя. Ты меня предала. Впрочем, все равно детей нет, так что и говорить не о чем. Были бы дети, я бы тебя так просто не отпустил. И хватит об этом.
Я его предала. Вот оно, значит, как.
МАМА
— Ты сама виновата.
Она сказала именно это. Слово в слово. Как я и ожидала.
Я рассказала все маме на следующий же день. Потому что больше действительно было некому, а от нее все равно не скроешь. Приехала вечером, она сама только что с работы пришла, помогла ей приготовить ужин, вымыла посуду — ну а потом уж все рассказала.
Перед этим сделала два дела — пересчитала деньги и отвезла оставшиеся Сережины вещи. Денег было мало — собственно, это были те деньги, которые обычно оставались у меня «на повседневные расходы», карманные. С учетом того, что я привыкла уже много где расплачиваться карточкой — совсем мало.
Жить на эти деньги было нельзя. Хорошо хоть за квартиру заплачено за месяц вперед. Бассейн — до конца месяца (нужен ли мне бассейн?). К врачу идти только на следующей неделе (это тоже деньги, и не маленькие — но нужно ли мне теперь лечиться от бесплодия?). В холодильнике кое-что осталось — но на этом долго не протянешь. По совокупности, в режиме строгой экономии, можно дотянуть до зарплаты. Если она будет. Значит, надо искать работу. Немедленно.
Сумку с вещами, которые он брать не стал, и еще что-то, по мелочи, к нему имеющее отношение и мне не нужное — и даже категорически не нужное, неуместное сейчас, он ведь забрал все, что хотел, он сюда больше не вернется, так зачем мне каждый день видеть его старые ботинки, его тапочки, его кепку — я решила отдать куда-нибудь в церковь. Благотворительные фонды искать еще надо, да и нечего отдавать-то, так, ерунда — а в любой церкви, как мне казалось, возьмут. Так что я взяла сумки и поехала — в центр, туда, где, знала, есть церковь недалеко от метро — обычная какая-то церковь. По дороге купила два журнала — «Работа для вас» и «Работа и зарплата». Разбираться буду дома — тем более что непонятно, что искать. Редактором?
В церкви было полутемно, как и полагается, как во всех фильмах, во всех романах, когда заблудшая душа решает зайти в церковь. Справа — церковная лавка, свечи, книги, иконки маленькие, как календарики — святая Екатерина, святая Елизавета, святая Анна — Марианны нет. И продавца нет, и вообще никого нет — хорошо хоть открыто. На какой-то звук пошла, налево, в придел — там женщина в платке мела пол. |