Нестройные толпы полудиких всадников не выдерживали и рассыпались во все стороны, как только на них начинали сыпаться испанские гранаты.

Таким образом испанцам удалось нанести рифам чувствительный урон в ряде стычек и мелких боев. Увлеченные легко доставшимся успехом, испанские войска позабыли о благоразумии и довольно часто пренебрегали опасностью.

В эту сентябрьскую ночь им предстояла жестокая расплата за презрение к силе врага, за неосторожность и за заносчивость. ….. Каким образом было допущено, что целый батальон полка, находившегося под командой полковника Ларреа, рискнул настолько отдалиться от основной массы войск и углубиться, не принимая никаких мер предосторожности, в удобную для устройства засад горную местность, — это и поныне остается невыясненным. Но факт налицо: около восьмисот пехотинцев при четырех пушках в эту ночь вошли в ущелье Гран-Лупо.

Заранее предупрежденные своими разведчиками о движении испанцев, рифы собрались в огромном количестве на высотах с обеих сторон ущелья.

Нашим друзьям, находившимся значительно выше, чем размещались рифы, были отлично видны их многочисленные отряды, спрятанные за естественными и искусственными прикрытиями над ущельем.

— Caramba! — воскликнул Педро. — Ведь рифов в десять раз больше, чем испанцев! Но, положим, горцы вооружены куда хуже наших солдат. К тому же у них, надеюсь, нет пушек. Наши солдаты сумеют показать разбойникам зубы!

— Боюсь, что нет, — печально отозвался Карминильо.

В это мгновение горы как будто ожили, все вокруг зашевелилось. Словно ураган пронесся над ущельем: по сигналу с какой-то скалы в ряды колонны испанцев полетели тучи пуль. Следом рифы принялись сбрасывать с высот вниз, на дно ущелья, камни и бревна.

Передовая колонна испанцев смешалась, попятилась. Но выход из ущелья был уже отрезан: массы рифов залегли у выхода и расстреливали каждого появившегося у конца ущелья солдата. В то же время туча арабской конницы вырвалась откуда-то в долину и окружила главную колонну, не давая ей сделать ни шагу.

— Боже мой, почему молчат наши пушки? — стонал, хватаясь за голову, Педро. — Это ужасно!

Почему молчали испанские пушки?

Ответ на это давали груды трупов, нагроможденных возле испанских орудий: лучшие стрелки рифов сконцентрировали адский огонь именно на тех местах, где находились пушки. Лошади были перебиты моментально, орудия не могли тронуться с места. Артиллеристы падали один за другим, не успев зарядить орудие или установить прицел.

Попавшая в западню колонна ощетинилась штыками и ринулась прокладывать себе путь вперед, но эта попытка была заранее обречена на неудачу: испанцам надо было подниматься по крутым склонам, занятым рифами, и горцы стреляли в своих врагов сверху вниз, из-за прикрытия, почти не подвергаясь ответному огню испанцев. Свинцовый град из ружей рифов буквально сметал испанцев на дно ущелья.

Тогда испанцы, сгрудившись, попытались проложить себе дорогу назад, ударив в штыки. Но и это не удавалось, потому что перед колонной вырастали целые полчища вооруженных ятаганами и пистолетами горцев. Горцы шаг за шагом пятились под натиском пехотинцев, но дрались упорно, а потом расступались, и тогда на испанцев обрушивалась живая лавина — конница рифов.

Ряды испанцев таяли на глазах, в то время как полчища рифов все возрастали.

Главная колонна, как только в ущелье завязалась битва, пыталась пробиться на помощь к товарищам, расчищая путь гранатами, но орудийный огонь не оказывал обычного эффекта, потому что стрелять приходилось по чрезвычайно подвижной коннице рифов, крутившейся вокруг колонны, осыпавшей ее выстрелами, исчезавшей, снова собиравшейся и бросавшейся в отчаянную атаку.

— Они отступают! Боже, они отступают! — стонал Педро, видя, как главная колонна, поняв безнадежность дела, стала пятиться под бурным натиском рифов, предоставляя передовой отряд его трагической участи.